Нас не сломить

— Отдохни немного, прими душ и оденься поприличнее. Мы сегодня поедем в кино. В половине десятого, — уточнила она и вышла.

Я сел в кресло. В душе у меня родилось волнующее чувство радости. Потом я принял душ, съел ужин, который мне подала девушка-служанка. Первый месяц я питался в чайных и кафе, но потом Ма Ма Чи запретила мне есть в городе и отдала распоряжение кухарке готовить для меня дома.

— Вкусно? Не спеши, время еще есть. Мы с тобой выйдем двадцать минут десятого, — сказала Ма Ма Чи, наблюдая за тем, как я ем.

В пятнадцать минут десятого я вывел машину из гаража и подогнал ее к подъезду. Вскоре появилась и Ма Ма Чи. На ней была голубая нейлоновая блузка и синяя шелковая юбка. Губы подкрашены, брови подведены, волосы перетянуты черной лентой. Ма Ма Чи была на шестнадцать лет старше меня, но сегодня она мне казалась двадцатилетней девушкой. Я так растерялся, что даже забыл открыть ей дверцу машины. На этот раз она села впереди, рядом со мной.

— Поехали. Спешить не надо. Время еще есть.

Мы, конечно, опоздали. Когда мы вошли в зал, сеанс уже начался. Контролер, освещая путь электрическим фонариком, проводил нас к нашим местам. Герои фильма говорили на английском языке, и Ма Ма Чи, наклонившись ко мне, тихо переводила. Она ежеминутно касалась меня то плечом, то локтем. При каждом ее прикосновении меня словно пронизывало током.

Вдруг, еще задолго до окончания фильма, Ма Ма Чи встала и, бросив на ходу «пошли», направилась к выходу. Мне ничего не оставалось, как последовать за ней. Как обычно, я отворил заднюю дверцу машины, но Ма Ма Чи, ни слова не говоря, снова села рядом со мной. Она сидела так близко, что постоянно касалась меня своим коленом. За всю дорогу она не проронила ни слова, а когда мы приехали, сразу же ушла к себе наверх. Я поставил машину и отправился спать. В постели я долго ворочался и не мог заснуть. Странное поведение Ма Ма Чи тревожило меня.

Среди ночи я проснулся от чьего-то легкого прикосновения к моей щеке. Еще не открыв глаз, я уловил запах знакомых духов. И только потом понял наконец, что она лежит рядом и обнимает меня. Я тоже заключил ее в объятия.

— Проснулся наконец? — спросила она шепотом. Вместо ответа я еще крепче обнял ее.

— Только ты не думай обо мне плохо. Я ведь люблю тебя, — сказала она. Наши губы встретились, и я забыл обо всем на свете.

Я искренне привязался к Ма Ма Чи и полюбил ее всей душой. Конечно, рассчитывать на взаимность с ее стороны я не смел, по крайней мере, это было бы неразумно. Как я уже говорил, я был ее постоянным спутником во всех поездках. Она без зазрения совести ходила в кино с мужчинами из высшего общества, прогуливалась с ними вечером по городскому парку. Я не мог смотреть на все это спокойно и буквально не находил себе места от ревности. А иногда поздним вечером, когда все в доме спали глубоким сном, она приходила ко мне, в мою каморку.

— Ма Ма Чи, я больше не могу так, — сказал я ей однажды.

— В чем дело? Что-нибудь случилось?

— Я очень люблю тебя, и мне надоело таиться от людей. Давай поженимся.

В ответ она прильнула ко мне.

— Ма Ма Чи, давай поженимся, — умолял я, крепко сжимая ее в объятьях.

— Не понимаю, чего тебе не хватает? Что тебе мешает любить меня?

— Нет, такая жизнь для меня невыносима.

— Почему?

— Я не могу быть без тебя ни минуты.

Она ослабила свои объятия и отстранилась.

— Нет, дорогой, это невозможно. Подумай сам. Ты работаешь у меня шофером, у тебя нет никакого образования. Что скажут люди, узнав о нашей женитьбе?

— Зачем же тогда ты меня мучаешь?

— Как это я тебя мучаю?

— А очень просто. Если ты знаешь, что жениться мы не можем, зачем же по ночам ты приходишь ко мне? Почему ты не выйдешь замуж за человека своего круга?

— Я не буду второй раз выходить замуж. Да и не смогла бы, если бы даже хотела. Дело в том, что у меня… у меня сын и дочка. Сейчас они учатся за границей. Я их очень люблю и обещала им никогда не выходить замуж и не приводить в дом отчима. Не понимаю, почему тебя не устраивают наши нынешние отношения? Разве тебе плохо со мной?

Меня охватила ярость.

— Замолчи! У тебя каменное сердце. Ты не способна любить. Я ни минуты больше не останусь в твоем доме. — Уткнувшись головой в подушку, я зарыдал.

Ма Ма Чи решительно поднялась и вышла из комнаты.

Моя душа была подобна засохшему листу, гонимому осенним ветром. У меня все валилось из рук. Мне все чаще и чаще вспоминались слова отца: «Знаешь ли ты, что в городе преуспевает только тот, кто не боится другого за горло взять? Разве ты, простой деревенский парень, способен на это?» И назидания матери о том, что без денег и образования в городе делать нечего. Теперь на своем горьком опыте я убедился в правоте родителей. Я понял: мои мечты навсегда останутся лишь мечтами. Однако о возвращении в родную деревню не могло быть и речи. Разве я не заявил перед отъездом, что вернусь в деревню только на собственной машине и прокачу на ней мать по деревне.

Я долго бродил по городу. Наконец ноги сами привели меня в пагоду Шведагон. Я купил цветы, свечи, поставил их перед изображением Будды и помолился. Я направился уже было к выходу, как вдруг среди паломников, отдыхавших в тени густого дерева у пагоды, увидел отца и мать. От радости я громко закричал. Они обернулись на мой голос, но сразу, видно, меня не узнали.

— Вы что, не узнаете меня? Неужели я так изменился? — обнимая и целуя их, спрашивал я.

— Сынок, вот счастье-то! А мы тебя уже больше недели в городе ищем, — говорила мать дрожащим от волнения голосом.

— Как хорошо, что я вас встретил. Я немедленно еду с вами обратно в деревню. Не хочу больше ни часа оставаться в этом проклятом городе.

— Нет, сынок, пока в деревню возвращаться нельзя. Там сейчас неспокойно, орудуют повстанцы и идут бесконечные бои. Мы сами были вынуждены бежать оттуда, — сказал отец печально.

— Вы давно из деревни?

— Дней десять, как приехали. От тебя ведь ни слуху ни духу. Адреса твоего не знаем. Пришлось остановиться пока в монастыре, в районе Чимьинтайн.

— Ну что ж, тогда поживем пока здесь. Я снова устроюсь шофером. С голоду не умрем. А как там утихнет, вернемся в деревню. К земле.

— Я рад, что ты поумнел, сынок, — сказал отец, улыбаясь.

И мы тихо двинулись мимо пагоды Шведагон по шумной улице, ведущей в центр города.

НИЩЕНКА

«Глупые люди. Думают, что мясо птицы Нгаун, которая всегда стоит на одной ноге, несъедобно.

Глупые люди. Мясо этой птицы очень нежное и вкусное.

Глупые люди!»

Эту песенку мы распевали в детстве, когда наперегонки прыгали на одной ноге. Есть такая сказка про птицу Нгаун, которую мне рассказывали родители, отсюда и пошла эта песенка.

«Давным-давно жили в одной деревушке муж и жена. С утра до ночи работали они на огороде, тем и кормились. Однажды ночью кто-то проник к ним в огород и уничтожил все, что там росло. Опечалились крестьяне, заплакали и решили во что бы то ни стало изловить негодяя. Вечером они расставили всюду на огороде капканы и пошли спать, а наутро пришли они в огород и видят, в один капкан попало какое-то одноногое чудище. Обрадовались муж и жена — то-то теперь полакомятся — и побежали скорей за ножом. А когда прибежали с ножом и хотели уж резать чудище, оно вдруг заговорило человеческим голосом: «Я птица Нгаун. Я всегда стою на одной ноге. Не убивайте меня. Мое мясо совсем несъедобное». Подумали-подумали муж с женой и отпустили птицу».