Наша навсегда

Сама дорога от больницы, где Марина, оказывается, навещала коллегу, попавшую туда с аппендицитом, до этого дома заняла минут пять, потому слова не успели найтись. Только про маму мою пару фраз выдавила из себя, да Марина про коллегу… И все. Уже приехали.

И вот теперь я опасаюсь сказать что-то не то. Несмотря на намеки Марины, что я знаю ее мужа… Все равно опасаюсь. Жизнь такая непредсказуемая, мне ли не знать.

У Марины с Тигром все было невероятно горячо и бурно. Как и у меня с Камнем и Лисом, впрочем.

У меня — это прошлое. И вспоминать о нем больно до сих пор, так что…

— Тигр, — кивает Марина, — я залетела в том же году, когда ты… Замуж вышла и уехала.

Мы обе замолкаем, глядя друг на друга.

У Марины чуть обиженно подрагивают ноздри, но мне нечего стыдиться. Я ничего не сделала плохого, а то, что произошло… В этом надо разбираться. Вот и разберемся сейчас.

— Сейчас нам перекусить принесу, — разрывает тишину Марина.

— Хычи! Хычи! — пищит Михо и убегает.

Марина чуть растерянно провожает его взглядом, потом поворачивается ко мне.

— Боже, этот ребенок постоянно ест…

— Растет, — пожимаю я плечами.

— Да… — рассеянно кивает она, — знаешь, я ведь его проверяла… Ну, ненормально в его возрасте столько кушать, хоть бабушка вообще по-другому считает. В Москву возили, смотрели его… К светилу, он отцу Тигрика школьным приятелем приходится. И тот смотрел, анализы изучал, а потом сказал, что все нормально. Ребенок растет, будет или спортсменом великим, или просто богатырем. И чтоб отстали уже от него…

Я улыбаюсь.

Марина такая серьезная в своей материнской тревоге. Такая непривычная. И красивая. Очень красивая стала.

— Ты стала еще красивей, — говорю я.

Марина поворачивается ко мне с легким удивлением поднимает брови, а затем отвечает медленно и задумчиво:

— Ты — тоже.

Мы замолкаем, сверля друг друга взглядами…

А затем что-то случается, словно стоп-кран срывает. Я не знаю, кто делает первое движение, кто первый шагает вперед.

Наверно, это одновременно происходит.

Меня подбрасывает на диване, Марина делает шаг навстречу…

И через секунду я уже в ее объятиях. Сжимаю так крепко, словно боюсь, что исчезнет она сейчас!

Что это все мне снится!

И вот-вот проснусь…

— Блин, Вася… — всхлипывает Марина мне в плечо, — черт… Я уже не надеялась увидеть тебя! Вася…

— Я тоже, Марин…

— Я скучала! Дура ты такая, ну куда пропала? Я так скучала!

— Я тоже…

— Теперь не уйдешь, пока все не выясним! Я тебя не отпущу больше!

— Я — тоже…

24. Лис

— Лисин, если ты думаешь, что приехал сюда и всех поимел, то нихуя! Это я тебя поимею, понял меня?

Полковник Мазуриков (ебать, фамилия, конечно) смотрит с напрягом, глаза пучит. Наверно, это должно выглядеть дико страшно, но меня пробивает на ржач.

Потому что похож полковник сейчас на срущего шакала: глаза бессмысленные, морда одухотворенная, хвост в сторону. И постоянно настороже, чтоб за жопу не схватили в самый ответственный момент.

Само собой, говорить этого я ему не буду, и без того отношения напряженные. Пусть и дальше думает, что я его воспринимаю.

А я помолчу.

С некоторых пор молчание — золото.

— Твой папаша далеко, а я — здесь! И таскаться со стволом наголо и пугать людей ты не будешь тут, понял?

Это он меня имеет по поводу нашей с Каменюкой вчерашней погони за такси, в которой малышка ехала.

Таксист, сука, таки сдал меня.

И, главное, про каменную морду — ни слова, потому что узнал и понял, что целее будет, если язык в жопу засунет. А меня никто в городе не знает, значит, можно сдавать со спокойной совестью…

Ну, ничего, ничего… Мы — люди не гордые. Главное, не понт, а результат. Да и то, что Камня в городе знают, как-то не особо ему на пользу.

Местные не трогают, а вот приезжие казачки — в легкую мордой об стол упаковали.

Невольно улыбаюсь, вспоминая эту сцену.

В топе моих самых любимых будет, однозначно.

— И нехрен лыбиться! — тут же корректирует мое настроение Мазуриков, — я тебя закину сейчас на землю, посмотрю, как поелозишь!

— Не имеете права, товарищ полковник, — скучно глядя мимо него, отвечаю я ровным голосом, — насчет меня у вас есть отдельное предписание.

Полковник пару минут отчетливо скрипит зубами, пытаясь совладать с нервами. Я молчу, не мешаю ему в этом.

Но вообще, не дело это: такую слабую нервную систему иметь на такой серьезной должности. Начальник управления МВД, все же, не кот в тапки нассал. А лицо не держит…

— Ствол на стол, — решает оставить последнее слово за собой Мазуриков.

— Не имеете права.

— Блядь. Пошел вон.

— Грубость и неуставные отношения будут занесены в отчет по проверке… — говорю я, а затем разворачиваюсь и, не слушая больше исключительно матерного напутствия Мазурикова, выхожу за дверь.

Там, положив хер на запрещающие таблички, прикуриваю, весело подмигиваю молча таращащейся на меня секретутке и вываливаюсь за порог в коридор.

Иду, задумчиво покуривая и успокаивая собственную нервную систему, тоже слегка расшатанную.

Но не Мазуриковым, само собой, ему это не под силу.

Телефон вибрирует в кармане, достаю, смотрю на имя абонента. Блядь…

Шустрый какой полковник-то… Он бы так подчиненных имел за вечные проебы в работе, чем начальству стучал на неугодного проверяющего. А то развел тут бардак. Даже при приятеле моего папаши, предшественнике Мазурикова, тут чище было.

А сейчас лопатой дерьмо грести.

А я лопату не взял.

И не хочу этого делать, особенно теперь, когда другие задачи на горизонте. Куда более интересные. И важные.

Как там Вася моя?

Смахиваю вызов, открываю программу слежения, наблюдаю за маячком. В больнице, у матери, значит.

А где Камешек? Если тоже там, то получит по своей каменной наглой харе. Потому что мы договорились вчера, блядь!

Но Камень с самого утра окопался в своей любимой харчевне, где все дела ведет, и там так и сидит.