Наша навсегда

И куда больше, чем встреча со своим прошлым!

В конце концов, ну кто я такая была пять лет назад?

Наивная, чуть забитая, слишком скромная девочка. Лакомый кусочек для опытных парней.

У меня не было шансов противостоять им.

А сейчас я — уже другая. Понятно, что спущенный парашют в виде Тошки пока еще за плечами, но я уже его практически отцепила.

Тошка пока не в курсе, сюрприз ему будет.

Всем сюрприз будет, да.

21

— Ты вчера была не в настроении, я понял, — сходу берет разбег Тошка, торопясь успеть высказаться, пока я снова не отключилась, — мама в таком состоянии, и все такое… Но ты должна понимать, что я беспокоюсь! Этот город ничего хорошего тебе не принес, и там вообще атмосфера поганая, я бы давно родителей перевез, но они не хотят…

Он применяет свой излюбленный прием, который часто использует, когда мы не видим друг друга, а лишь разговариваем: забалтывает.

Много-много слов, половина — вообще ненужных, но в то же время не зацепишься ни за одно, чтоб опять его послать.

Ира говорила, что я — дура, и мной легко манипулировать, и именно это он и делает постоянно.

И вот теперь цепляет это его “должна”. Понять должна, простить должна, прийти должна, сделать первый шаг… И так далее.

Но, опять же, не прицепишься.

А вот он — цепляется.

Да так, что не оторвешь.

Грубо послать я его до сих пор не могу. Потому что, несмотря на все свои недостатки, на то, что, в итоге, Тошка тоже оказался тем еще козлом, за ним не водилось одного: предательства по отношению ко мне.

Он — единственный, кто меня поддерживал, всегда и везде. И, даже после того, как я, мучаясь чувством вины и совестью, окончательно отказала ему в близости, просто потому, что не могла пересилить себя, не могла заставить хоть как-то реагировать на чужие руки на своем теле, Тошка не оставил меня. Помогал, поддерживал. И кольцо уговаривал не снимать. И про любовь говорил. И, что самое главное, много чего делал для подтверждения своих слов.

Про то, что мой фиктивный муж развлекается с другими женщинами, я узнала случайно… Переписку в телефоне увидела, в всплывающем окне на заблокированном экране.

И… Не стала ничего спрашивать.

Наверно, если бы любила, если бы хоть что-то к нему испытывала, кроме дружеских эмоций, то это бы восприняла, как предательство. Но мне было плевать. Даже наоборот, камень с души упал, а то совесть, она такая… Противная. Было невероятно тяжело знать, что я, своими отказами, мучаю человека, так помогшего мне, спасшего.

Он ведь реально спас, тут никаких разночтений быть не может.

Он вытащил меня, от смерти уберег.

А те, кто о любви говорил… Они в это время развлекались с другими девками.

И это почему-то до сих пор больно вспоминать.

— Тош, — я вклиниваюсь в паузу, пока Тошка набирает воздуха для следующего спича, — я не могу сейчас говорить, я к маме еду.

— Хорошо, Вась, потом позвони, скажи, как она, — тут же отступает Тошка, — я волнуюсь.

— Ага…

— Люблю тебя.

— Тош…

— Вася, я не прошу, чтоб ты мне отвечала что-то… Просто хочу, чтоб ты не забывала. Я тебя люблю. И все для тебя сделаю. Ты же в курсе, да?

— Да.

— Если надо, я приеду. У меня тут завал, конечно, но я все брошу…

— Не надо! — получается излишне торопливо, и Тошка снова замолкает, теперь уже оскорбленно слегка. Дает понять, что недоволен.

— В смысле, я тут сама справлюсь, Тош, — начинаю смягчать я пилюлю, ненавидя себя за это. Уступчивая ты, Васька, мягкая, как пластилин.

Вот и лепят из него все, кому не лень…

— Ну хорошо… — сменяет гнев на милость Тошка, — но если что, обязательно позвони! И я сразу приеду! Да и родителей навестить…

Черт… Только тебя мне тут не хватало!

— Все, я уже выезжаю, пока!

Не жду, пока Тошка снова ляпнет что-то про любовь, отключаюсь.

Сил уже нет слушать его, да и в самом деле, к больнице подъехала.

Пока проезжаем шлагбаум, опасливо сжимаюсь и посматриваю по сторонам. Мало ли, вдруг, кто в засаде сидит?

Но на горизонте чисто, выдыхаю.

Скорее всего, Лису реально хватило нашего разговора. Попрыгал немного, да и отвалился. Может, разглядел, тоже вариант. Я — далеко не торт уже. Похудела, волосы обрезала, лицо осунувшееся. А Лис у нас — эстет, ему красивую картинку подавай. Про Камня думать не хочу, надеюсь, его не сильно маринуют в полиции, и, в итоге, отпустят.

Захожу в корпус терапии, сразу поднимаюсь к маме.

— Пришла? — она смотрит на меня злобно, пока здороваюсь, подхожу ближе, — иди отсюда! И папашу своего забери!

— Какого папашу, мам, ты о чем?

— Да вон, приперся! Ходит тут и ходит… — она смотрит куда-то за мою спину.

Оглядываюсь, убеждаясь, что там нет никого, затем снова смотрю на маму.

И столько уверенной злости в ее взгляде, что прямо дрожь продирает. Реально кого-то видит, что ли? Как так может быть?

— Мам, там нет никого…

— Как это, нет? — удивленно переводит она на меня взгляд, — вон, стоит! Что, цветы притащил? Сволочь какая! Все то же, сколько лет прошло, не поменялся… Скот! Бросил меня! Беременную! Скот!

Я понимаю, что мама явно еще больше не в себе, торопливо выскакиваю в коридор, чтоб позвать медсестру.

Маму успокаивают инъекцией, а я снова иду к лечащему врачу, по пути переваривая мамины слова.

Бросил беременную… Значит, те грязные слова, что когда-то сказал отец обо мне, правда? Он не мой отец? Мама была мной беременна, когда замуж за него вышла и ушла в общину?

Мысли эти неприятно холодят кожу. Вся моя жизнь с ног на голову переворачивается… Надеюсь, это просто бред больного человека. Но…

Ставлю себе заметку в памяти, обязательно отыскать хоть какую-то информацию по этой теме, нахожу лечащего врача.

И он меня вообще не радует.

Выясняется, что лечение будет длиться примерно полторы недели еще, и то при условии, что мама не будет отказываться от препаратов. Пока что ее колют принудительно, привязывают к кровати все же, чтоб не навредила себе. Но долго этого делать никто не будет. И держать ее дольше, чем положено, тоже никто не будет.