Наша навсегда

Вскрикиваю и зажмуриваюсь, вцепившись в шею Лешки ногтями, повиснув на нем безвольными руками.

— Вот так… Хорошо, малышка… Хорошо… Бляа-а-а… Это охуенно… — стонет Лис, мягко, враскачку, проникая в меня.

И я не могу даже двинуться, настолько крепко он держит. И настолько тяжело дышит Камень, успокаивающе поглаживая меня по голове, забираясь пятерней в волосы на затылке, сжимая…

И заставляя поднять голову, открыть глаза.

Мне не больно сейчас, нет. Странно, распирает и чуть жжет. Но и это быстро проходит, да и не чувствую я никакого дискомфорта в мареве творящегося безумия.

Лис, сладко выдохнув, когда полностью проникает в меня, чуть выходит и снова погружается.

И это остро!

Так чувствительно!

Особенно, когда опытные пальцы находят клитор, трогают, запуская дополнительные волны дрожи по измученному телу.

— Охуеть, малышка… Охуеть просто… — Лис набирает темп, рычит возбужденно, пальцы на бедрах становятся каменными, а движения — жесткими.

Меня толкает ритмично к Камню, и я, умирая от остроты ощущений, не могу оторвать зачарованного взгляда от так же ритмично появляющейся и пропадающей крупной головки члена в его ладони.

Непроизвольно облизываю губы, и Камень тянет меня на себя еще чуть-чуть.

Кровать тут низкая, и я, подавшись вперед, точно попадаю губами на член.

— О-о-о… Блядь… — комментирует увиденное разговорчивый Лис, — да-а-а… Пососи ему, малышка… Пососи… Какая у тебя попка… Охуеть… В следующий раз мы тебя выебем вдвоем… В два члена… Тебе понравится… Ох, бля…

Камень молча давит сильнее на затылок, заставляя меня сильнее растягивать губы на здоровенном члене, заглатывать глубже.

Я, полностью потерявшись в этом безумном ритме, наших перемешавшихся запахах, просто закрываю глаза и отключаюсь от реальности.

Мои жесткие любовники уже не щадят, превращаясь в грубых зверей, сладко и долго мучают меня, сходя с ума от происходящего.

Я даже не могу сказать, сколько кончила в этот раз. Или, может, это просто был один оргазм… Но до-о-лгий… Такой долгий, такой выматывающий, что после, когда все закончилось, сил не осталось ни на что.

Я смутно помню, как меня, измученную и расслабленную, долго-долго целовал Лешка, царапая щетиной щеки и шею. И как Лис, пройдясь прохладной освежающей салфеткой мне между ног, лег сзади, по-собственнически прижав меня к себе спиной, и прошептал на ухо:

— Понравилось, малышка? Сладко кончать так?

Я не ответила. Кивнула только.

Не просто сладко… Невероятно…

И Лешка, лежащий впереди, ревниво подтягивая меня себе на грудь, пробормотал:

— Опять ты первый, сучара хитрый…

— Так ты бы ее порвал нахуй, — лениво и сыто рассмеялся Лис, — надо же подготовить…

— Урод, — вздохнул Камень, — везучий урод.

— Ага, блядь… — сказал Лис, мягко нацеловывая меня в спину и чуть ниже, спускаясь к пояснице, — везучий… В таком гребаном аду выжил… И вернулся… И малышку нашу нашел… Реально, везучий. Как и ты, Каменюка.

— Как и я…

— Слушай, а че там с темой про то, что у нее никого не было?

— Она так сказала… Я не понял, как это…

— Проснется, спросим…

— Да, обязательно. Ясно одно: Вес — тот еще лошара.

— Ну да. Лошара. Нас сделал, как стоячих.

— Не он один в этом участвовал, Лисенок.

— Да… Я думаю, еще кое-кто…

— Я тоже так думаю. Спросить надо.

— Спросим. Он скоро приедет.

Я хотела спросить, кто приедет, и вообще о чем они, но не смогла. Уснула.

И во сне видела только их, моих безумных мужчин. Они опять обнимали. И защищали. И любили.

И я была прежней там, во сне.

Нежной девочкой с длинными волосами, беззаветно влюбленной и не знающей, что на свете есть жуткие твари, которые скоро утащат ее в свою гнилую нору.

Это было так больно: знать и ничего не уметь сделать.

Я только плакать могла.

И плакала.

***

Ты слезы зря не лей и дверь дежи открытой когда в твою тоску ворвется пьяный лист. Пусть в комнате твоей стоит хмельной напиток из сладких слез и горестных молитв. я выпью все до дна и рот утру ладонью, и, коротко смеясь, позволю целовать. и будет дотемна гореть у изголовья свеча, бросая тени на кровать. когда же ты, в слезах, вернешь мне мое лето и ту себя, что я так искренне любил то никакая грязь не устоит пред светом дающих нам укрытие светил. и слезы все твои, и дрожь горячих пальцев все это — лишь за то, что ты вернула мне предчувствие любви и вышила на пяльцах созвездия в подлунной тишине. 31.01.25. М. Зайцева

39

— Вот здесь хороший хоспис, — лечащий врач мамы дает мне визитку с красивым птичьим принтом. То ли лебеди, то ли аисты, не вглядываюсь, благодарно киваю. — Там, конечно, не дешево, — продолжает он, — но там полноценный медицинский уход, грамотные работники…

— Да-да… — говорю я, — спасибо вам… Она… У нее улучшения будут вообще?

— Пока она так яростно отказывается от лечения, вряд ли, — вздыхает врач, — при лечении последствий инсульта самое главное — это сроки. Чем быстрее оказали помощь, чем активней сам пациент готов восстанавливаться… У меня в практике были случаи, когда полностью лежачий пациент вставал и жил дальше полноценно. А бывало, что при совсем небольшом поражении мозга, пациент не хотел лечиться, не соблюдал рекомендаций, и в итоге, получал второй инсульт, а там и третий… Сами понимаете, очень много от человека зависит…

— Да, понимаю, — я со вздохом кошусь на дверь маминой палаты, — скажите… А то, что она… Что у нее галлюцинации… Это нормально?

— Знаете, при поражении мозга сложно сказать, какие именно будут последствия… Так что… Надо наблюдать…

— Сколько она еще тут должна пробыть?

— Еще неделю примерно, надо по динамике смот… — тут врач замолкает, глядя мне за спину, а затем договаривает медленно, — реть… Добрый день, Алексей Викторович.

— Добрый… — я вздрагиваю от хриплого низкого рыка, поворачиваюсь. Ну конечно. Не усидел в машине, пришел! Лешка подходит совсем близко, кладет тяжеленную, словно каменная плита, ладонь мне на плечо. Очень по-собственнически. Сразу давая понять, кто он такой для меня. Или, наоборот, кто я для него. Прямо-таки демонстрация намерений, черт! — Что тут? Есть улучшения?

— Эм-м-м… Я, собственно, Василисе все сказал… — врач переводит взгляд с лица Лешки на его ладонь, затем мне в глаза. И тут же пугливо смотрит в документы, словно опасается долго задерживать взгляд на мне, — вот здесь… Все результаты… Вы можете с ними проконсультироваться у других специалистов…

— Хорошо, — Лешка нахально забирает листки из рук врача, — так и сделаем. Хотя, думаю, ничего нового нам не скажут. Тут хорошие спецы, Вась, одни из лучших в стране.

— Спасибо, Алексей Викторович, — с достоинством кивает врач, — в любом случае, бытует мнение, что лучше проконсультироваться у нескольких специалистов… И я передал Василисе контакты хосписа…

— Посмотрим, — также солидно и спокойно басит Лешка, чуть притягивая меня к себе, — Вась, ты иди с мамой попрощайся, а я с доком чуток поговорю…

Он мягко целует меня в макушку, затем отпускает.

И я иду, красная, словно вареный рак, чуть-чуть злая из-за такой бесцеремонной попытки влезть в мои дела, и в то же время почему-то довольная.

Я оценила, как сильно изменился взгляд врача, когда он понял, что я не одна. И оценила, что врач знает Лешку.

Наверно, мой Камень тут, в городе, вообще известная личность. Впрочем, я так и предполагала. Не зря же водила такси его по номерам машины узнал…