Наше единственное лето: второй шанс
Шрифт:
(…)
Эля уже три дня как вернулась домой.
А я до сих пор в Питере.
Больше всего на свете я хочу сейчас обнять ее, уткнуться в маленькое плечико и вдохнуть ее сладко-молочный запах. Но я не могу даже позвонить ей. Потому что не представляю, как объяснить все, что произошло за последние дни…
Отец добился своего: он уничтожил все мои мечты и планы.
Я наивно
Московские компании прислали категорический отказ сотрудничать со мной, питерские — тоже.
Менять профессию сейчас не самое лучшее время, но дабы отстоять свою независимость я начал рассматривать смежные специальности… Бесполезно. Квалификация слишком специфична. В нашей сфере умников не жалуют.
Он сделал так, что единственная для меня дорога — это поездка в Сиэтл для работы над инновационным проектом. Взыграло в отце тщеславие. И жажда денег. Он один из основных спонсоров этого проекта, ему там нужен гарант успешности.
Все мои попытки устроиться хоть куда-то оказались неудачными. Господин Шустов прошелся по всем и предупредил, что делать, если я объявлюсь.
Опускаются руки. Отвратительно и мерзко быть марионеткой в руках отца, которого терпеть не могу.
Но самое мерзкое, что он дошел до того, чтобы угрожать Эле. Готов поднять свои связи, чтобы отчислить ее с факультета и лишить мою девочку ее мечты…
Тварь. Я не прощу ему этого никогда.
(…)
Я вернулся в Питер после разговора с Элей…
Даже не знаю, сколько дней с тех пор прошло. Но раз я еще не улетел в Америку, — не больше двух.
Чувствую себя последней мразью.
Я сделал моей девочке так больно, что лучше бы я…
Она ненавидит меня. Я и сам себя ненавижу.
Получив в подарок настолько близкого и любимого человека, я даже сберечь ничего не смог. Я отпустил ее, хотя сильнее всего на свете хотел удержать, хотел поступить как эгоист и просить ждать меня… Но моя малая этого не заслуживает.
Я умирал сотню раз, видя в ее глазах и слезы, и растерянность, и страх, и осознание, и боль. Мне хотелось кричать от бессилия и ужаса!
Эля выскочила из машины совсем раздетая. Она шла куда-то, не разбирая дороги. Я шел за ней следом не в силах оставить ее одну. Больше часа моя девочка ходила по городу, пока не свернула к дому. Она зашла в заулок, села на ступеньки перед дверью и заплакала…
Никогда этого не забуду: ни отчаяния и мольбы в ее глазах, ни ее страдания, ни этого плача, ни своей беспомощности…
(…)
Прошло три года, как я в Сиэтле. Времени в сутках едва хватает, чтобы поспать несколько часов. Проект активно развивается и набирает обороты. Недавно приехала новая партия специалистов.
Сейчас июль. Лето.
Ничего не хочу.
(…)
Прилетал с другими соучредителями отец.
Сказал, что я выгляжу как бомж, а мне и дела нет. Иногда я неделями живу прямо в офисе: либо за компом сижу, либо сплю на диване тут же.
А еще… Он продал дом в городке, потому что перебрался в Питер. Про Элю ничего не сказал, хотя это было единственное, что мне на самом деле интересно. Сейчас я отчетливо понимаю, что значит "проживать свою жизнь день за днем". Я выполняю какие-то однообразные действия, сплю, ем, работаю… Но — зачем? Ответить даже самому себе не смогу.
(…)
Через месяц заканчивается контракт, запрещающий мне выезд из Америки.
Проект стал на рельсы и процветает. Мы сделали невозможное возможным.
После окончания контрактов ребята планируют организовать здесь свою компанию, как мы когда-то мечтали после универа. Теперь у всех нас достаточно денег на осуществление задуманного.
Но я собираюсь слиться и вернуться в Россию, конечно, если мне там есть место…
Как там она? Сейчас малая заканчивает МГУ и, наверняка, строит планы на будущее. Знаю, что не имею на это права, но хочу быть с нею. Последние пять лет я провел, каждый день вспоминая ее. Эти воспоминания помогли мне не сойти с ума и не закрыться от мира окончательно.
Всего месяц. Я ждал пять лет, но как же пережить эти тридцать дней?
(…)
…Я снова вернулся в Сиэтл.
Погода отвратительная. Зарядили дожди на долгие недели. Но для меня — самое то. Словно природа решила раскрасить дни в состояние моей души.
Я летел в Россию с одной только целью — увидеть ее и поговорить, попробовать объяснить все.
Эта идея стала для меня навязчивой в последние пару лет. Мне нужно было хотя бы на несколько минут встретить ее. Пусть она рассердится, пусть отвернется или будет кричать на меня, лишь бы увидеть и попробовать поговорить.
Я встретил Элю тогда, когда уже потерял надежу найти ее в огромной столице. Я стоял на светофоре, а она с друзьями вышла из кафе на другой стороне дороги.
Как же она была прекрасна в красивом коротком платье и с длинными распущенными волосами. Но самое главное — она была счастлива. Ее улыбка светилась, да и сама Эля вся светилась. За руку ее держал какой-то парень…
Я не смог подойти к ней. Не посмел. Как последний трус стоял и смотрел, как она уходит все дальше и дальше.