Нашествие гениев

— Жаль, — протянула Катя.

— Такова жизнь, — пожала плечами я, и мы с мафиози поскреблись куда подальше.

— Что это было? — озадачился Кэль, когда мы отползли на достаточное расстояние, и Катя не могла нас услышать.

— Это девчонка из нашего универа, с факультета русского и литературы, — закатив глаза, пояснила я. — Она президент клуба чтецов стихов и певцов песен, короче говоря, руководитель кружка по интересам. Собираются и завывают песни, причем не только свои, стихи читают и общаются. Даже конкурсы проводят.

— И чего она хотела? — нахмурился Кэль.

— Да как всегда, — фыркнула я. — У них очень мало членов, и она ищет возможность затянуть в клуб любого. Поймала нас с Юлей в парке, когда мы шансон пели, и с тех пор зовет к ним. Ясен фиг, мы отказываемся: Грелля вообще считает, что подобные сборища не дают выразить свою индивидуальность. Она же как-то спросила, что у них можно петь, а Катя заявила: «То, что одобрит президент клуба». То бишь она.

— А почему ты отказалась? — с усмешкой вопросил Дживас, и я воззрилась на него как баран на новые ворота.

— Совсем плохой? — наконец подала голос я. — Я терпеть не могу сборища!

— А почему?

— Ой, отставить профайлинг моей личности!

— Нет, а что? — вклинился Мэлло, и мне пришлось срочно вертеть башкой. Все же идти между ними — не лучшая идея, мне сейчас устроят самый настоящий перекрестный допрос в прямом смысле слова. — Поясни! Почему ты не хочешь туда пойти? Вдруг найдешь единомышленников?

— Анимешников среди них нет, психологов тоже, — фыркнула я.

— Зато есть те, кто любит литературу, — пожал плечами Дживас. Вот бяка! Только злиться на него я почему-то не могу, к сожалению…

— Ну и что? Я не всю литературу люблю. И вообще, выступать перед толпой народа, пусть их и будет человек двадцать, — не для меня.

— Почему? — опять влез Михаэль. — Ты же сможешь донести до них свои мысли в стихах.

— Я не пишу стихи, — пожала плечами я. — А чужие читать — оно мне надо?

— Это тоже будет твоя точка зрения, — заявил Дживас. — Ты же не будешь читать стихи, которые тебя не трогают.

— Ага, не буду, — фыркнула я. — Но вряд ли Катюня, с ее любовью к Кате Лель и Нюше, разрешит читать Байрона в оригинале или «Скорбные элегии» Овидия.

— Хочешь сказать, будущий учитель литературы не любит классиков? — озадачился Кэль.

— «Fas est et ab hoste doceri», — процитировала я только что упомянутого Овидия. — Но Катя учиться не любит, она любит делать вид, что учится.

— «Учиться нужно всегда, даже у врага», — перевел Майл. — Неужто она считает Байрона и его поэзию врагами?

— Точно так! — фыркнула я. — Они выносят ей мозг!

— Можно подобрать и более известные широкой публике стихи, соответствующие твоей эстетике, — продолжал прессинговать меня Мэлло.

— Да ну на фиг! — поморщилась я, скрещивая на груди руки.

— Так и скажи, что просто боишься выступать перед толпой, — усмехнулся Майл. Вот ведь гад, а! Ну как он может?!

— Ничего я не боюсь! Просто не хочу! — возмутилась я, а этот деятель выдал:

— А если попробовать? Кто не рискует, тот не пьет шампанского, как говорится. Почему бы не выступить там, переборов свои страхи?

— Да ни в жизнь! — возмутилась я, и тут же замерла.

Нет, лапками я все так же передвигала, но вот вперед не продвигалась, а это значило, что песец подкрался незаметно, махнув хвостом и ухмыльнувшись. Мэлло стоял рядом со мной со стеклянным взглядом и замершими в странной позе руками, причем его «заморозили» прямо посреди шага, равно как и всех остальных пешеходов. Майл же топал вперед, как ни в чем не бывало, и я мысленно застонала. Если его заставят уговорить меня пойти на это «сборище талантов», я просто взвою, ибо он мне всю плешь проест, но пойти туда заставит. Этому гаврику сопротивляться сложно… Майл почуял неладное и обернулся, но тут из-за угла дома вырулила тетя с боа в виде лисы, и я указала ему на нее пальцем. Да, неэстетично, да некультурно. А культурно шестерых нахлебников мне в хату подкидывать было, в числе которых шизик значился, мечтающий о завоевании мира?!

Майл обернулся и о чем-то спросил подрулившую к нему замухрыженную шинигами с надменной харей лица. Она ему что-то пояснила, и у них явно завязался конструктивный диалог, правда, на некоторые вопросы Дживаса она лишь таинственно улыбалась. Наконец, он о чем-то ее спросил, а она, хитро усмехнувшись, дала ответ, заставивший геймера резко помрачнеть и уставиться на горизонт. Это что она такого сказала, что аж его пробрало? Неужели… Неужели они и правда не имеют права остаться?! Наконец Майл ей что-то сказал, и она, ответив, удалилась туда, откуда пришла. Мы с Михаэлем «отмерли», и я бросилась к Дживасу, а Мэлло недоуменно на нас воззрился.

— Что она сказала, Майл? — закричала я, хватая его за локоть.

— Дала задание, — хмыкнул он.

— Это понятно! — возмутилась я. — Я не об этом! Что она сказала, что ты аж посерел? Вы не имеете права остаться?

— Точно так, — кивнул он. — Не имеем.

Мое сердце замерло и пропустило несколько ударов. Руки безвольно повисли, как плети, и я пробормотала:

— А, ясно…

Майл удивленно на меня воззрился и выдал:

— Ты же знала, что мы уйдем.

— Иди на фиг, дебил! — рявкнула я и побежала, куда глаза глядят.

Они уйдут. Уйдут, и я их больше никогда не увижу. Юля не сможет быть с Бейондом, хотя впервые в жизни по-настоящему полюбила. Я не смогу больше обсуждать с Ниаром юморески и строить башни из домино, а ведь он мне как младший брат. Уйдет L, хоть и пафосный до безобразия, но очень добрый. Исчезнет Михаэль, который вечно на меня орет, но готов защищать до самого конца и поддерживать, как только может, и которого я тоже хочу подбадривать всеми силами. И я больше никогда не увижу Майла с его вечными ехидными шуточками и попытками меня понять. Пусть он просто по-привычке составлял мой психологический портрет, пусть он просто по-привычке хотел докопаться до истины, что, как известно, лежит на дне бутылки, но он и правда понимал меня, он и правда думал со мной в одном направлении. Я не хочу его терять. Не могу… Я ведь даже не видела ни разу его глаз без очков, а хотела бы. И плевать, что я знаю, что они зеленые! Я просто хочу…

Я застыла посреди дороги и поняла, что не хочу отпускать Майла больше, чем кого бы то ни было. Кэль мне нравился? Да. С ним я вечно была на грани, а это состояние очень бодрит. А вот с Дживасом мне было на удивление спокойно, и я принимала это чувство за желание быть его другом. Вот только я не понимала, что чувство это куда глубже, и что вчерашнее признание Кэля о его отношении ко мне как к сестре не вызвало боли потому, что сердце уже было отдано другому. Захотелось разрыдаться от безысходности и обиды. Зачем Энма-чо прислали их в этот мир? Почему позволили мне в него влюбиться? Я ведь всегда именно об этом и мечтала: о тихом и спокойном чувстве, без всплесков и воплей. О том, чтобы меня понимали и принимали такой, какая я есть. Вот только стоило мне такого человека обрести, как он должен исчезнуть. Хуже — он должен умереть…

— Майл… — пробормотала я и всхлипнула, до крови закусив губу. Боль отрезвляет, но не в этот раз — у меня, похоже слуховые галлюцинации начались…

— Не нужно, — раздался голос объекта моих дум прямо у меня за спиной. — Не плачь.

— Я не знаю, я… — пробормотала я, и тут на мои предплечья легли теплые ладони. Кажется, у меня еще и тактильные галлюцинации. Неужели Дживас бросился за мной? Зачем? Ему ведь ясно сказали, что он должен уйти, да и вообще, он хоть и мой друг, но кидаться за человеком в марафонский забег не склонен — он бы просто меня дождался и устроил разбор полетов уже дома.