Наши танки дойдут до Ла-Манша!

— У тебя что-то ещё? — поинтересовался подпол, на челе которого уже отпечатались нешуточные размышления по поводу предстоящего.

— Пока больше ничего, товарищ подполковник. Пойду работать и готовить своих танкистов к утру. Хотя спать нам, похоже, всё равно не придётся....

С этими словами я и пошёл к своим. Маргелов-младший остался у начальства, похоже, у него там были какие-то свои вопросы.

Как выяснилось, мои орлы уже вполне себе поели (кухни у десанта не было, но зато здесь было полно трофейных натовских сухих пайков, ими-то ВДВ с нами от души и поделились), и теперь все наличные командиры танков собрались возле моей машины с видом донельзя серьёзным. Помаленьку темнело, в отдалении взлетали в небо осветительные ракеты. И наши и противник скупо постреливали из пулемётов и прочего стрелкового оружия, иногда били миномёты и, судя по звуку, безоткатные пушки. Не то чтобы это меня нервировало, но всё-таки было ощущение, что мы на самой линии фронта. И не просто на этой самой линии, а даже скорее в окружении, поскольку стрельба и осветительные ракеты сегодня были со всех сторон. Весело, чёрт побери...

— Становись! — скомандовал я. Недлинный строй втянул животы и подравнялся. Из башенных люков моего танка на нас с интересом смотрели Черняев и Прибылов, которые тоже стремились узнать о предстоящем деле как можно больше.

— Вольно! — отдал я следующую команду, критически оглядев строй и добавил: — Всем достать карты, подойти ближе и настроить органы слуха на приём! Повторять два раза не буду, поскольку времени у нас меньше, чем хотелось бы!

В двух словах я объяснил ребятишкам боевую задачу, потом они нанесли на свои карты обстановку, и мы уточнили детали. Хотя какие особые детали, если имеется приказ копать траншею от забора и до обеда? То есть — внаглую идти вперёд, пока не упрёмся в особо крупные силы супостата. После чего вызывать авиацию и отходить. Всего-то делов...

В общем, решили, что пойдём двумя группами — в одной я, Кокошкин, Бокарёв, Лаптев и Кирогаз, во второй — Маликов, Будяк, Апанаев, Колосов и Середа. При необходимости разделимся на пары или тройки, но это по обстоятельствам. Младшие лейтенанты Бибиков и Сытов со своими «Т-62» остаются на месте и будут нашим резервом на крайний случай — так сказать, засадным полком за Вороньим Камнем — вдруг возвращение обратно будет проблематичным? Обе наши группы будут сопровождать БМД с десантом, они же обеспечат ближнюю разведку и охранение, с десантниками мы это дело обговорим отдельно.

Поскольку нормально развернуться в боевой порядок мы вряд ли сможем, пойдём по дорогам и улицам «ёлочкой». Даром снаряды не кидаем, бьём только видимые цели, тем более что и нам и противнику будут мешать целиться городские строения. При встрече с крупными силами противника, как я уже сказал, не паникуем, а потихоньку оттягиваемся и тут же вызываем авиацию. Ну и так далее.

В разгар нашего импровизированного «Совета в Филях» явился от начальства задумчивый Тетявкин с целой пачкой карт и ещё каких-то бумажек и сразу же предложил утвердить наши радиопозывные. Решили не заморачиваться, а называться по номерам, в том порядке, в каком все сейчас сидели и стояли вокруг меня. Я, естественно, «Первый», Кока и Бока, соответственно, «Второй» и «Третий», Кирогаз «Четвёртый», Лаптев «Пятый», Маликов «Шестой», Будяк «Седьмой», Апанаев «Восьмой», Колосов «Девятый», Середа «Десятый». Сытов и Бибиков — «Одиннадцатый» и «Двенадцатый». Тетявкин, ни с того ни с сего, заявил, что он будет «Филин», чем вызвал у танкистов ухмылки.

— А почему «Филин»? — спросил я Тетявкина.

— Потому что символ мудрости и видит в темноте! — ответил Тетявкин серьёзным тоном. При этом внешне он напоминал кого угодно, только не филина.

— Ну-ну, — сказал я на это. — Видать, ты в детстве слишком часто программу «В мире животных» смотрел. А раз смотрел, то должен знать, что самая умная птица — это, вообще-то, ворона, хотя она никакой и не символ. Ты же, лейтенант, явно не Филин и даже не ворон, а скорее дятел....

Тетявкин не нашёлся, что на это ответить.

— Ещё вопросы есть? — на всякий случай спросил я своих орлов.

— А чего это я «Шестой», товарищ майор? — поинтересовался вдруг Маликов, скорчив недовольную рожу.

— А что не так? — спросил я в свою очередь. — Мне что — прикажешь разводить вас по ротам и взводам и потом придумывать иерархически и конспиративно выверенные позывные, типа «Коршун», я «Падаль», приём?! Так нас для этих заморочек слишком мало. Чем вас, товарищ старший лейтенант, шестой номер не устраивает? Всё-таки не тринадцатый и не шестнадцатый, хотя шестнадцатый номер у вас и так, похоже, по жизни...

— Да нет, всё так, товарищ командир, — резко передумал Маликов, хотя по его лицу я понял, что сказанное мной ему очень не понравилось. Ну да и хрен с ним...

На этом совещание мы закончили. Народ разошёлся обдумывать только что услышанное и готовиться, а я пошёл к двум нашим секретным офицершам, обговорить те детали предстоящей операции, которые были связаны лично с ними.

Перед этим мне сказали, что они обе расположились в каком-то укрытии, метрах в двухстах от ангара, где временно угнездился наш героический подпол Трефилов.

В общем, меня не обманули. Я без особого труда нашёл наполовину утопленный в земле бетонный куб с железной дверью. То ли я шёл очень тихо, то ли ВДВ всё-таки не столь круты, как про них пишут в книгах и показывают в кино. В общем, в полутьме перед самой дверью укрытия я чуть не наступил на затихарившегося в траве солдатика в голубом берете. Реакция солдатика была естественной — выдав длинную тираду приглушённым дурноматом, он сорвался из положения лёжа, словно бегун со старта, и исчез за торчавшим неподалёку бензозаправщиком. Судя по крайне неумелым матюгам и худобе, солдатик был из салаг-первогодков, к тому же у него не было оружия и снаряги. Писарчук какой-нибудь?

— Давай-давай, вали, светло-синяя ты пехота! — успел я сказать ему вслед. Только вряд ли он меня услышал. В щель он здесь подглядывал, что ли? Только ведь в этой двери не было ни особых щелей, ни замочных скважин.

Я подошёл к двери и деликатно постучался.

— Кто там ещё? — спросил знакомый женский голос.

— Это я, майор Трофимов, — ответил я.

— А, Андрей, заходи, — ответили из-за двери тем же голосом Ольги Смысловой.

Я вошёл. Похоже, в этом Гринем-Коммоне, как и положено на любой авиабазе в любой стране мира, был свой автономный дизель-генератор — под потолком горели две скрытые квадратными плафонами неяркие лампочки. Видимо, до высадки наших доблестных ВДВ здесь было что-то типа дежурки. Вроде тех, где обычно коротают время дежурства за игрой в домино или в «крестики-нолики» пилоты истребителей-перехватчиков, назначенные в дежурное звено. Посередине стоял стол, четыре кресла, несколько стульев, в углу — телевизор, а вдоль стен располагались две то ли лежанки, то ли скамьи. На этих скамейках офицерши и отдыхали, подстелив брезент. На столе лежали раздербаненные натовские сухпайки и разнообразное стрелковое оружие, в основном пистолеты.

Наша главная головная боль — эта самая засекреченная Татьяна, похоже, дремала. Туфли она скинула, а вот жакетик не снимала, так и валялась на лежанке полностью одетой. И правильно, по-моему, с точки зрения этой самой шпионской конспирации. Ей же надо, чтобы костюмчик выглядел так, словно она в нём бегала, не снимая, где-то с неделю. Ну а Смыслова была, как обычно, в джинсиках и тёмной маечке, сменив туфли на ношеные спортивные то ли кеды, то ли кроссовки. Не скажу, что вид у неё был слишком радостный, но и уныния не наблюдалось.

— Привет разведке, — сказал я с порога и спросил, сразу же падая в ближнее кресло: — А телевизор не пробовали включить? Вдруг чего нового скажут?

— Встречный привет танкистам, — ответила Ольга. — А ящик не показывает, у них тут на базе, похоже, было кабельное телевидение...

— Это как?

— Это когда транслируют прямо по кабелю без внешней антенны, которая если и есть, то скорее всего коллективная, возможно, одна на всю эту, мать её, авиабазу. Или кабель от ближайшего города идёт...