Наследник престола

Крепко поцеловав ее в губы, Джордж поднялся с ковра, лег в постель.

_ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _

В каюте тускло горел ночник, едва заметны были их обнаженные тела. Стало невыносимо жарко. Не вставая с постели, Джордж протянул руку к выключателю электрогрелок, щелкнул тумблером, утомленно откинулся на подушку. Катя лежала с закрытыми глазами, совершенно не думая о том, что произошло, и была рада, что Джордж, наконец, отвязался от нее.

Мне кажется, ты жалеешь, что пришла сюда.

Катя задумчиво смотрела в потолок.

Теперь поздно жалеть. Жалею, что пришла к кому-то в первый раз, совсем девчонкой.

Давно это было?

Лет десять назад. Глупая была.

В юном возрасте все мы глупые. Не поздно еще бросить это занятие, уехать в другой город и там встретить хорошего мужчину. Ты же красавица!

Жалеешь?

Джордж провел рукой по ее пышным взъерошенным волосам, сухими губами коснулся ее горячей щеки.

Тебя – жалею, - сказал он. – Чувствую, в тебе кончился порох любви, пора на покой. Ты ведешь себя иначе, чем другие проститутки. Брось это занятие. Затянешь – потеряешь все: и молодость, и семью, и детей.

Может, ты женился бы на мне?

На тебе?.. Во-первых, я женат. Во-вторых, ты слишком легкомысленная. А мы, американцы, люди расчетливые, даже в семейной жизни.

Катя задумалась: «Значит, я уже некуда негодная, бросить, что ли, все? Уехать куда-нибудь…».

У тебя есть мать с отцом? – спросил Джордж.

Есть. Под Новгородом живут, в деревне.

Они знают, чем ты занимаешься?

Не дай Бог!

Ехала бы ты, Катюша, в родную деревню, жила бы там.

В деревню? Жора, ты не представляешь, что такое деревня.

Представляю. Бывал раз в русской деревне под Архангельском. Знаю, там грязь, адский труд. Но без труда не сделаешь счастья.

Скрипели портовые краны, но они не тревожили Катерину. Вся ее шумная жизнь была где-то далеко, за бортом судна – там, где эти скрипучие краны, а сама она, измученная, истасканная, лежала здесь в тихой, освещенной тусклым светом каюте, и думала о завтрашнем дне жизни.

Жора, я привыкла к городу. Если случится, что брошу все - останусь в городе. Пойду работать водителем трамвая. Жора, - она усмехнулась. – У меня же права есть. Училась когда-то…

А в Америке с твоей внешностью можно сделать бизнес без физического труда. Три года службы в Лос-Анджелесе в фирме «Romantic season» - и у тебя будет дом, автомобиль.

Америка не для меня. Я россиянка. Здесь все родное мне: и небо, и березы, и даже кабаки. За границей, без России, я сдохну от тоски.

Катерина чуть приподнялась в постели, рукой отбросила прилипшие к щекам волосы, закрыла ладонью глаза, задумалась. А Джордж с восторгом смотрел на ее груди, еще крепко-полные, очаровательно и тяжело клонившиеся вниз; смотрел на ее упругое белое тело с нежной и удивительно гладкой кожей.

Мне почему-то хорошо с тобой, - улыбнулась она. – А сразу ты мне не понравился…

Я чувствовал это. Женщина нуждается не только в сексуальной близости, но и в духовной – особенно страшно замученные любовью проститутки.

О-о! Ты великолепный психолог.

Ну что ты! Какой я психолог? Просто пытаюсь всегда понять человека.

Она наклонилась к нему, поцеловала в губы.

Будем спать?

Спокойной ночи, Катюша.

ГЛАВА 24

Время летело быстро. Альберт Чайка рос. В приюте, он не знал счастья. Кочеты часто обижали его. Подчиняться им было унизительно. Но ничего не поделаешь – таковы приютские нравы. Иногда Альберт пытался подраться с сильным кочетом, но терпел поражение. А потом, где-нибудь в укромном месте, Альберта избивали другие кочеты за то, что он, шкет, посмел замахнуться на взрослого. Хотя били его крепко, он был доволен, что не унизился перед кочетом. Другие шкеты – ровесники Альберта – боялись ослушаться кочетов. Они с надеждой ждали лучших времен, когда сами станут взрослыми воспитанниками и жить будут припеваючи. Ждать лучших времен оставалось недолго – всего два года.

В детдом к Альберту часто приходила Татьяна Мурова, дочь Аркадия Николаевича. Татьяна дружила с Альбертом. Их школы были рядом. После уроков Альберт поджидал ее и провожал до дома. Татьяна была отличницей, Альберт же был способным, но ужасно ленивым. Однако памятью он обладал отменной.

Как ты умеешь отвечать урок? – спрашивала его учительница по литературе, полная добрая женщина. – Воспитатели твои говорят, что домашние задания ты делаешь неохотно.

Учительницу литературы Альберт любил больше других. Пожимая плечами, он отвечал:

Слушал вас на уроке внимательно, потому и запомнил все. А в детдоме не учу, потому что не люблю повторять пройденное.

Что же, у тебя исключительная память? – вопрошала учительница.

Не знаю,- сказал Альберт. – Но учебник литературы я прочитал весь. Увлекся…

Но разве можно запомнить весь учебник?

Альберт лукаво улыбнулся.

Не знаю, можно ли другим ребятам, но я помню все, что написано в учебнике.

Проверяя его, учительница раскрыла учебник, где ей вздумалось, и зачитала:

«Там, за горизонтом, колыхалось серое облако пыли. Оно приближалось, звеня колокольчиками…».

«Тройка!» - обрывал Альберт. – Вы цитировали вторую главу из повести «Тройка». Страница, по-моему, восемьдесят девятая.

Восемьдесят восьмая, - поправляла учительница и удивлялась. – Поразительно!

А Альберт продолжал на память цитировать дальше:

«… топотом копыт летящей тройки и гулким грохотом старой кареты».

Невероятно, - восклицала учительница. – Будь моя воля, я перевела бы тебя на два класса выше.

Я слаб в математике, - возражал Альберт.

Возвращаясь из школы, Альберт думал о поединке, который сегодня ему предстояло выиграть. Поединок должен был состояться за детдомовской кочегаркой. Там было отведено специальное место, расчищенное и посыпанное опилками. Поединки проводились между детдомовцами без ведома директора детдома и воспитателей. Те не должны были знать о поединках, иначе последовало бы наказание. Поединки организовывали старшие воспитанники, но сами не дрались, а заставляли драться шкетов. Затем, в поединке, среди шкетов выбирали самого ловкого и смелого.

После ужина, когда до отбоя оставалась два часа, Боцман подозвал к себе Альберта; увел его за поленницы дров, которые были наложены во дворе детдома. Из-за поленниц Боцман огляделся. Никто за ними не следил. Слева их закрывала высокая поленница, справа – детдомовский забор. Боцман откатил бревно, лежащее возле поленницы, поднял бутылку красного вина, налил в стакан, который тоже был припрятан здесь.

Выпей! – сказал он.

Альберт уклонился. Пить вина ему не приходилось.

Пей, говорю!