Наследник престола

– Дохнет она, как суслик!

Они раскрыли окно, вылезли на улицу. Быстро дошли до столовой, освещенной фонарями, проникли в кухню. На широкой плите Альберт нашел в темноте какой-то бак, из которого пахло вареными фруктами. Он известил Галича:

– Компот!

Маленькая тень Галича метнулась к Альберту. Они стали рыться в баке руками, доставая безвкусные фрукты, оставшиеся на дне от компота.

Галич недовольно жевал что-то кислое. Альберт вдруг выплюнул отвратительную пищу.

Кажется, в этом баке еще и кислая капуста.

Да, - согласился Галич. – Видимо, с обеда сюда вылили оставшийся суп и перемешали с компотом. Но все равно яблоки и груши выбрать можно.

Это же приготовили для свиней, на свинарник. Завтра приедет свинарь и выльет это дерьмо в свою бочку. Фу, противно!

Есть можно, - сказал Галич, выбирая в помоях фрукты.

Глядя на него, и Альберт стал есть. Однако вновь сплюнул, решил дальше обследовать кухню. Нашел хлебный шкаф, запертый на замок. Сказал Галичу:

Надо попробовать отжать дверцу.

Чем?

Хотя бы ручкой от черпака. Она длинная и толстая.

Альберт взял черпак сунул его ручкой промеж дверей, сильно надавил, силясь отжать дверцу. Дверца отошла, крепко запахло хлебом. Альберт проглотил слюну и стал давить еще сильнее, пока дверца не захрустела. Галич просунул руки в образовавшуюся щель. Нащупал буханки хлеба.

Здесь много! – обрадовался он.

Зачем нам много! Вытаскивай одну буханку!

Кое-как Галич вытащил буханку белого хлеба, изрядно помял ее. Альберт вынул черпак, положил на место, прижал вплотную дверцу шкафа, чтобы не было заметно, что ее кто-то отжимал.

Хлеб сожрем здесь? – спросил Альберт.

Конечно, здесь.

В спальне могут заметить кочеты.

Альберт отломил ему полбуханки, стали есть. Хлеб был вкусным, но немного суховатым, застревал в горле. Галич зачерпнул из бочки ковшик воды, выпил немного, передал Альберту. Насытившись, они ушли с кухни, быстро перебежали в спальню, довольные легли в постели.

Теперь можно спать, - сказал Альберт. – В желудке стало хорошо, не урчит.

Галич молчал. Альберт взглянул на клубок, свернувшийся под одеялом. Галич тихо похрапывал.

ГЛАВА 23

Мужчина, в форме штурмана Американского флота, и молодая красивая женщина под вечер вошли на ярко освещенную территорию ленинградского порта. Прошли мимо снующих с пустыми поддонами электрокар, мимо портовых докеров, осторожно скатывающих из кузова машины большую бочку, мимо симпатичного тальмана, который записывал в блокнотик грузы и одновременно кричал что-то усатому матросу на французском судне. Наконец, эти двое – мужчина в форме штурмана и женщина – подошли к большому сухогрузу, на мачте которого, не смотря на поздний час, под легким ветром развивался американский флаг. У трапа их встретил вахтенный – толстый хмурый матрос. Советского пограничника у трапа не было, вероятно, потому, что это судно уже третий месяц стояло на ремонте, крепко ошвартованным к бетонной стенке. Подойдя к вахтенному, штурман что-то сказал на английском языке, дружески хлопнул его по плечу, вынул из кармана значок с изображением Ленина, протянул толстому матросу. Матрос благодарно улыбнулся, осветил значок карманным фонариком и одобрительно кивнул.

Thank you!

Don,t mention it, - ответил штурман, пропуская женщину вперед по трапу.

Каюта, в которую вошли штурман и молодая красотка, была уютная. У стены стоял широкий диван, накрытый покрывалом с лебедями, у окна – письменный стол, цветной телевизор. На полу был разостлан мягкий ковер.

Это есть моя берлога! – сказал американец ломаным русским языком. Он был красив, строен, коротко подстрижен, носил мягкие густые усы.

Ничего себе берлога!

Катерина разглядывала бар с зеркалами и винами, врезанный в стену каюты.

Похож я на сибирский медведь? – улыбнулся американец.

Не ломай язык. Ты же прекрасно говоришь по-русски. Даже официантка в кабаке приняла тебя за русского. Кстати, где ты научился так чисто говорить?

О! Я обучался с детства. У меня был хороший преподаватель русского языка.

Катерина плавно опустила длинные ресницы.

Ах, мне бы такую комнатку на земле!

Американец восторгался ее красотой, особенно ему нравились голубые глаза Катерины и плавное движение ресниц. Катерина обвораживала его. Он помог ей снять шубку, повесил в гардероб.

Спасибо, Жора! – она улыбнулась алыми губами.

Я не Жора, я Джордж.

Какая разница, - усмехнулась Катя. – Для меня ты просто Жора.

Закрыв на ключ дверь каюты, Джордж достал из бара бутылку виски и бутылку слабого вина «Командор», поставил на стол. Выложил из кармана пачку сигарет, предложил закурить Катерине.

С удовольствием! – она взяла сигарету.

Американец щелкнул зажигалкой. Прикурив, Катерина сладко втянула в себя сигаретный дым, выпустила в лицо Джорджа. Выпили запашистого «Командора».

Хорошо вы живете, американцы, - Катерина повертела в руке пустой бокал. – Богатая страна. Жора, у тебя есть машина?

Есть. Две.

Счастливчик! И дом хороший?

Дом в Калифорнии. Есть вилла на морском берегу. Я имею работу, второй помощник капитана. Есть работа – есть благополучие.

Катя смотрела на его красивое лицо и в душе питала к нему отвращение. Он был счастлив в своей Америке; имел виллу, автомобили, а она, ставшая в пятнадцать лет проституткой, не имела ничего и была несчастлива. За годы распутной жизни ей порядком надоели кабаки, интуристовские гостиницы, физические унижения, частые приводы в милицию, где с ней уже были хорошо знакомы, и знали ее бульварное прозвище – Белка.

Разобрав широкую постель, Джордж разделся, сел в кресло.

Выключи свет, - сказала она.
– Я стыжусь при свете.

У тебя прекрасная фигура! Я хочу видеть твое тело.

Она сама щелкнула выключателем, в темноте разделась, легла в мягкую постель. Джордж докуривал сигарету в кресле.

«Лучше бы он оставался в кресле до утра. Не могу больше так жить. Что-то мешает мне, что-то отталкивает от этих мерзостей. Поистине, отвращение познаешь, когда вдоволь пересытишься. Блудная я!».

Джордж встал на колени перед ней, на мягкий ковер, жадно стал целовать ее тело, губы, щеки, обдавая лицо теплым неприятным перегаром. Катю раздражала любовная прелюдия. Все это, давно и много раз испытанное, было противно ей. Но она крепилась, помня, что это ее работа и за эту работу она получает валюту. И она старалась быть милее с ним, но не выносимый запах перегара был неприятен ей. Она отвернула лицо. Американец не понимал, что истасканной проститутке противна его физиономия, она не нуждается в любовной прелюдии и не испытывает уже того блаженства, которое испытывала в юности. Ей нужны были лишь деньги за покорность, и затем – сон, спокойный сон до утра.