Наследник престола

В палату вошла молоденькая медсестра.

Малыша пора кормить, - сказала она.

Позвольте, я сама, - попросила Светлана Андреевна.

Медсестра передала ей бутылочку с молочной смесью и ушла. Почувствовав во рту соску, малыш стал жадно сосать. Наевшись, он языком вытолкнул изо рта соску и сонливо закрыл глаза. Стархова поставила бутылку на стол.

Теперь будет спать спокойно, - сказала сероглазая, подойдя к кроватке и посмотрев на ребенка.
– Не проснется, пока снова не захочет есть.

«Цыганочка» тоже подошла к кроватке.

Тихий у вас ребеночек, - сказала она.
– Можно позавидовать вам. А у меня такой крикун. И спит плохо…

«Тихий у вас ребеночек», - не раз повторила в сознании Стархова добрые слова. Как приятно они тронули ее! Никто никогда не говорил ей так.

Попрощавшись с женщинами, Стархова вышла из палаты и направилась в кабинет главного врача. Полный, добродушный на вид главврач, поправив очки, предложил присесть.

Я зашла спросить о здоровье ребенка.

Страшное уже позади, - сказал доктор.
– Недельки через две этого ребенка мы выпишем.

Значит через две недели я смогу забрать младенца?

Сможете ли взять, не знаю, - главврач снова поправил очки.
– Как решат в отделе по охране прав детства..

Стархова нерешительно произнесла:

Я надеюсь, что ребенок все же будет моим.

ГЛАВА 7

Избавившись от ребенка, Катерина Белова выехала в Новгород. Она сидела в купейном вагоне поезда «Ленинград – Новгород» и думала ужасах той морозной ночи, когда так жестоко расправилась со своим младенцем. Прошел уже месяц, но совесть мучила ее. Часто, закрывая глаза, она видела пустой заснеженный двор, поленницы дров возле сарая, яркий диск луны и темное, блестящее стеклом и консервными банками дно выгребной ямы. Вспоминая все это, она вдруг отчетливо слышала младенческий плач – пронзительный плач замерзающего на руках совершено голого ребенка. Катерина в страхе открывала глаза и тихо дрожала от мучительных видений. «Это ужасно! Ужасно! – повторяла она. – Как я могла? Боже, прости меня, если сможешь! Прости! Лучше накажи!.. Найди мне наказание, мучительное… найди!.. Ты все видишь, ты поймешь мой поступок! Прошу тебя, накажи!..».

И снова перед ее глазами появляется небольшой городок под Ленинградом, куда она выезжала намеренно, чтобы родить и оставить в нем ребенка; появлялся двор на окраине городка и помойка… « Господи! Придумай кару мне, накажи, но помоги забыть все это, помоги!..»

Катерина Белова была необыкновенно привлекательной: большие голубые глаза, великолепные темные брови, полное круглое лицо. Волосы русые и пышные, свободно спадающие на плечи. Особую прелесть лицу придавали маленький, слегка вздернутый носик и длинные чудные ресницы.

Поезд покачивало. За окном мелькали дома незнакомой станции, переезды с закрытыми шлагбаумами и стоявшими на дорогах машинами. Попутчица – пожилая женщина, одетая в черное теплое платье, что-то вязала. Ее сухие, тонкие пальчики ловко перебирали вязальные спицы. Она была худощава, лицо спокойно и вместе с тем серьезно. За два часа пути она не обмолвилась ни словом, лишь изредка поднимала глаза на Белову или смотрела в окно. А Катерина сейчас остро испытывала потребность поговорить с кем-нибудь , хотя бы немного облегчить не оставляющее ее чувство вины. И, может быть, поговорив с этой незнакомой женщиной и рассказав ей о своей нескладной жизни, она успокоилась бы немного. Но молчаливая женщина пока никак не проявляла желания побеседовать с ней.

В купе вошел проводник – молодой, с черными тонкими усиками . в руках у него были стаканы с чаем. Увидев Катерину, он улыбнулся. Белова отвернулась к окну. Со своей слащавой улыбкой он почему-то был ей противен.

Чай пить будем? – спросил проводник.

Женщина в черном отложила вязанье, убрала со стола клубок ниток, освобождая место, поблагодарила:

Спасибо!

А вы, девушка? – проводник снова улыбнулся.

Поставьте…

Катерина принялась рыться в сумочке, лишь бы не смотреть на проводника.

Будьте добры, еще сахарку, - попросила женщина.

Сахар по порциям. Лишнего, к сожалению, не имеем.

Когда проводник вышел, Катерина предложила:

Возьмите мой. Я пью без сахара.

Ну что вы, нет-нет…

Женщина смутилась, но сахар все же приняла. Помешав чай, она внимательно посмотрела на Катерину, будто в чертах ее лица увидела что-то примечательное. На вид ей было лет семьдесят. Катерину немного пугал ее проницательный взгляд. Казалось, эта старая женщина, глядя в глаза Катерины, видела ее черную грешную душу.

Вы так смотрите… - смутилась Белова.

Простите.

Женщина с задумчивым видом отпила глоток.

люблю наблюдать за лицами людей. Они о многом говорят…

Катерину ее слова напугали. «Неужели она догадывается о моем преступлении?». И она робко, с наигранной иронией спросила:

Вы что-то прочли на моем лице?

Женщина вновь отпила глоток чая.

Да. Вы знаете, мне кажется, что-то гнетет вас, ваша душа неспокойна.

От нахлынувшего волнения Катерина не знала, куда спрятать глаза. Стыд жег лицо.

Я вижу, вас угнетает страшный грех, - убежденно сказала женщина, заметив ее смятение.

Набравшись смелости, Катерина посмотрела на попутчицу. «Странная женщина! Уж не колдунья ли?»

Кто вы?

Я? – Секунда молчания. – Я, дочка, монахиня.

Монахиня? Но вы одеты… На вас обычное платье…

Я сменила одеяние, потому что отправилась в дальнюю дорогу, к сестре. Она больна…

Белова слегка кивнула головой, показывая, что понимает ее.

Ваша сестра живет в Новгороде?

Да. Но она не монахиня, - улыбнулась женщина.

Увидев ее доброжелательность, Катерина немного ободрилась.

Вы едете издалека?

Из Прибалтики. Там, в лесной глуши, наш монастырь.

Я никогда не видела живых монахинь. Я даже не знала, что существуют еще монастыри с монахинями. Мне казалось, что все монастыри давно стали памятниками истории и все они пустуют.

Слова Беловой монахиню огорчили, лицо стало еще суровее. Она негромко сказала:

Люди не ведают, что творят. Посягать на Божьи обители – великий грех!

И монахиня трижды перекрестилась…

За окном проносился лес. Сквозь заснеженные ветви елей и сосен мелькало солнце. Погода была чудесная.

Большая Русь… - задумчиво сказала Катерина, глядя в окно.

Монахиня посмотрела на бегущие стволы деревьев, на бледно-голубое солнечное небо, на заснеженную дорогу, тянущуюся возле самого леса. Когда лес кончился, дорога вышла к селу; открылось большое поле, а на краю поля брошенная колхозная техника, занесенная снегом. В некоторых домах села окна были заколочены накрест досками. У одного дома стоял ржавеющий трактор с выбитыми стеклами, полу разобранный, давно забытый и никому не нужный.