Наследник престола

Большой Руси нужен мудрый хозяин.

И монахиня тихо вздохнула, принялась вновь за вязание; изредка поглядывала на Катерину с затаенным интересом, замечая в ее лице желание продолжить разговор.

Как твое имя, дочка? – спросила она.

Катя.

Катерина, - монахиня помолчала. – Хорошее имя. У сестры моей дочь тоже назвали Катериной. Но пожила она не много – три месяца с рождения. Померла… Царство ей небесное.

Она перекрестилась и поклонилась в сторону окна.

При упоминании о ребенке в сознании Беловой вновь возникли прежние тяжелые видения… Ей захотелось перекреститься подобно монахине, но неумение и вместе с тем смущение мешали ей. Катерина низко опустила голову, пряча взгляд.

Монахиня, заметив в ней резкую перемену настроения, сочувствующе сказала:

Не мучайся так, Катя. Расскажи мне, что тревожит тебя? Ты почувствуешь, что на душе станет легче.

Катерина ждала, что монахиня спросит ее об этом; она очень хотела рассказать ей о своем грехе. Но теперь, когда монахиня готова была выслушать ее, боязнь не давала говорить. Ведь сказать о том, как она расправилась со своим ребенком, - страшно! Да и простит ли ее Бог после раскаяния? «Эта монахиня ближе к Богу, я должна рассказать ей, должна!».

Катерина, никогда раньше не вспоминавшая о Боге и не верившая в него, теперь пыталась убедить себя что бог есть, он существует, невидимый и неосязаемый… Он следит за жизнью людей и выносит им свои приговоры: одним – болезни или смерть за грехи земные, другим – радости и счастье за чистые души. В Катерине обострилось чувство вины, и она готова была молиться и верить в божью милость, лишь бы он простил ее страшный грех. Ведь он видел все той ночью, это он вселил в нее душевную не проходящую боль и ожидает теперь искреннего раскаяния.

Не бойся, дочка, поведай, - повторила монахиня.

Это страшный грех мне трудно, - произнесла Катерина.

Она всем сердцем желала верить в то, что, рассказав монахине об ужасах морозной ночи, она облегчит свою душу, но страх сейчас был сильней…

А ты наберись смелости, - помогала монахиня, - и поведай обо всем с самого начала. Так легче перейти к главному.

Катерина склонила над столом голову, и пышные волосы ее рассыпались вниз.

Раньше я жила в деревне под Новгородом, - начала она, - жила вместе с отцом и матерью. Они работают в совхозе. Там, в деревне, я закончила восемь классов и поехала в Ленинград поступать в хореографическое училище, но не прошла по конкурсу. А танцевать так хотелось! Еще учась в школе, часто мечтала стать известной балериной. И в деревне по глупости всем разболтала, что непременно стану известной. Но, видать, не судьба, полтора балла не набрала, не приняли…

На миг ясно представив все пережитое, она грустно улыбнулась.

Мечта не сбылась. Возвращаться в деревню было стыдно. Мои родители ждали будущую балерину, да и в деревне – тоже. Представьте, как бы надо мной надсмехались в деревне, если бы я вернулась, не поступив в училище. «Гляньте, наша Белова – балерина! Работала бы лучше дояркой на ферме вместе с матерью». Подумала я и решила: в деревню не вернусь. Осталась в Ленинграде, поступила рабочей на завод. Поселили меня в общежитие, дали лимитную прописку, и жила так два месяца, трудилась. А потом…

Она мучительно выдохнула и вновь опустила раскрасневшееся лицо.

Я встретила девушек. Их жизнь казалась мне беззаботной и красивой. И я втянулась… Ходила по ресторанам, любила мужчин… Словом, этих девушек называют женщинами легкого поведения. С работы меня уволили за прогулы. И я не пыталась больше устраиваться на работу. Денег у меня было достаточно; снимала комнату у одной доброй тетки, которая не знала, чем я занималась, и всегда удивлялась почему я работаю только в ночную смену.

Заметив в дверях вошедшего проводника, Катерина замолчала. В руках он держал блок сигарет.

Сигарет не желаете?

Нет-нет, благодарю вас, - холодно произнесла монахиня.

Проводник посмотрел на женщин, что-то недовольно пробормотал и вышел.

Монахиня приготовилась слушать Катерину. Но Катерина потупила взор и о чем-то задумалась.

Грешна ты, дочка, видит Бог, - сказала монахиня, - жизнь твою последних лет праведной не назовешь…

Беловой трудно было смотреть в глаза старой женщине. Дрожащими пальцами она убрала с плеч распустившиеся волосы и тихо вздохнула.

Не знаю. Не думала ни о чем тогда.

В сознании застряли слова: «Не думала ни о чем тогда». И исповедь эта показалась какой-то фальшивой. Ведь она, Катерина, бросив ребенка и, мучимая угрызениями совести, однако не испытывала никакого желания расстаться с прошлой жизнью проститутки. Напротив, она все это время старалась утешить себя, что история с ребенком скоро забудется, душевные боли пройдут, и она снова сможет зарабатывать на жизнь, торгуя своим телом. Эта мысль казалась ей теперь дикой и неуместной, но она, крепко втянувшись в разврат по глупости своей юной, уже не замечала в подобном образе жизни ничего предосудительного для себя. «Многие так живут, - думала она, - даже некоторые замужние женщины подрабатывают тайно от своих мужей». Катерина удивилась своему откровенному признанию. «Зачем я рассказываю все это? Да и раскаиваюсь ли я в том, какой виду образ жизни? Ведь все продолжиться… Не собираюсь же я гнуть спину на совхозной ферме. Но я раскаиваюсь. Раскаиваюсь! Я виновата в гибели своего ребенка».

Монахиня молча разглядывала красивое лицо Катерины, пытаясь понять ее.

Сердце мне подсказывает, что ты, дочка, утаиваешь от меня главное. Расскажи, не держи в себе.

Я сказала все…

Изложив то, что считала не столь важным в раскаянии, Катерина боялась теперь признаться именно в самом главном, в самом страшном. «Все перепутала, все! Нужно было сказать только самое главное. А я наговорила столько, что, если расскажу еще и о ребенке, она спросит меня: зачем ты живешь? Ты, грешница, погубив дитя, еще пытаешься жить?

Опустив сухие руки на колени, монахиня медленно откинулась на стенку купе, и устало закрыла глаза. Катерина испугалась. Ей подумалось, что монахине стало плохо, она поднялась, чтобы помочь ей. Но женщина открыла глаза…

Я буду молиться за тебя, дочка.

Белова с тревогой подумала, что монахиня догадалась сама о конце утаенной истории, и поняла, что у Катерины был ребенок. Испугавшись своего предположения, Катерина забилась в угол, глаза ее широко раскрылись.

Ты грешна, Катерина, - тихо проговорила монахиня.
– В церковь, ступай в церковь к батюшке. Исповедуйся… Иначе, не будет тебе покоя, сгинешь и имени твоего не останется…

ГЛАВА 8

Старховы на своем «Жигуленке» подъехали к дому, в котором проживал председатель горисполкома Аркадий Николаевич Муров. Позвонили в квартиру. Дверь открыла Наталья Павловна, красивая, стройная женщина, ровесница Светланы Андреевны.

Светлана! Павел! Вот приятная неожиданность!

Женщины прошли в комнаты. Павел Федорович, не любивший слушать женских пересудов, зашел в кухню, открыл форточку, закурил; стал обдумывать разговор, который предстоял с Муровым, мужем Натальи Павловны.