Наулака - История о Западе и Востоке

И даже не взглянув ни на него, ни на ожерелье, она направилась к лошадям. Тарвин быстро наклонился и поднял сокровище. Джуггут Сингх отвязал его лошадь. Тарвин шагнул вперед и взялся за уздечку, запихнув ожерелье в нагрудный карман.

Он нагнулся, чтобы удостовериться в том, что подпруга натянута. Королева, стоя рядом с лошадью, медлила и не садилась в седло.

– До свидания, сахиб Тарвин, и помните цыганку, - сказала она, и внезапно ее рука, лежавшая на лошадиной холке, метнулась в сторону Тарвина.

Огненная искра промелькнула у него перед глазами. Сделанная из жадеита рукоятка кинжала торчала из подседельника и еще дрожала - кинжал пролетел всего в полудюйме от плеча Тарвина. Лошадь захрапела от боли и скакнула вперед, к жеребцу королевы.

– Убей его, Джуггут Сингх!
– закричала королева, указывая на Тарвина своему евнуху, карабкавшемуся в седло.
– Убей его!

Тарвин перехватил ее крохотный кулачок и крепко держал его.

– Потише, девочка моя! Потише!
– Она растерянно поглядела на него. Позвольте мне помочь вам, - сказал он.

Он обхватил ее руками и подсадил в седло.

– А теперь поцелуемся, - сказал он, когда она взглянула на него сверху.

Она наклонилась.

– Нет, это делается не так! Дайте-ка мне ваши руки!
– он схватил обе ее руки в свои и поцеловал ее прямо в губы. Потом звонко шлепнул ее лошадь по крупу, и та, спотыкаясь, побежала по тропинке, которая вела к равнине.

Он увидел, как королева и Джуггут Сингх исчезли в облаке пыли и вслед им летели камни, сорвавшиеся с горы, а потом с глубоким вздохом облегчения повернулся к озеру. Достав Наулаку из укромного местечка, он нежно расправил ожерелье в своих ладонях и, любуясь, разглядывал его.

Камни заблестели при свете утренней зари и затмили своим сиянием постоянно меняющиеся цвета окрестных гор. Сверкающие нити драгоценных камней словно пригасили красные лучи солнца, всходившего за камышами и казавшегося тусклым: точно так потускнели факелы в ночь свадебной церемонии принца. Нежная зелень камышей, яркая синева озера, голубовато-зеленые молнии носившихся по небу зимородков и ослепительно заблестевшая в первых лучах солнца рябь, поднятая хлопающими по воде крыльями стаи лысух, - все казалось бледным в сравнении с сиянием и игрой камней ожерелья. И только черного алмаза не коснулась свежая радость утра: он лежал среди своих блистательных собратьев, яростно-мрачный, как та тревожная ночь, в которую Тарвин добыл его.

Тарвин перебрал камни один за другим - он насчитал их сорок пять, и все они были безупречны; а чтобы, не дай бог, не спрятать их красоту, а лишь оттенить ее, каждый камень имел крохотную золотую застежку, позволявшую ему свободно свисать с золотой нити, на которую он был нанизан, и за любой из них можно было выкупить из плена короля или купить доброе имя королевы.

Это было счастливое мгновение для Тарвина. Вся его жизнь сконцентрировалась в нем. Топаз был спасен!

Оторвав взгляд от ожерелья, Тарвин поднял голову. Нож с драгоценной рукояткой лежал неподалеку на земле. Он подобрал изящное оружие и бросил его в озеро.

– А теперь осталась только Кейт, - произнес он.

XVII

Дворец на красной скале, казалось, все еще спал, когда Тарвин легким галопом скакал по пустынной равнине. Человек на верблюде выехал из городских ворот и направился ему наперерез. Тарвин не без интереса отметил про себя, как быстро может двигаться это длинноногое животное. И хотя он уже успел привыкнуть к этим странным созданиям с шеей, как у страуса, но, видя их, он каждый раз вспоминал цирк Барнума и свое детство. Человек подъехал ближе и пересек дорогу прямо под носом у Тарвина. И тут в утренней тишине раздался сухой щелчок, так хорошо знакомый Нику: это был звук взводимого курка магазинной винтовки. Он инстинктивно соскользнул с седла и оказался прикрыт корпусом лошади, когда раздался выстрел и голубой дымок поднялся вверх, неподвижно повиснув над верблюдом.

– Я и не подумал о том, что она сразу примется за дело, - прошептал он, выглядывая из-за холки.

– Но я не попаду в пего из револьвера с такого расстояния. Чего же ждет этот дурак?

И тут он заметил, что из-за свойственной туземцам неловкости у всадника заклинило ружье и он бешено колотил прикладом по передней части седла. Тарвин быстро вскочил в седло и, держа на мушке нападавшего, подскакал к нему и узнал в нем Джуггута Сингха.

– Так это вы! Ну, старина Джуггут, это не очень-то любезно с вашей стороны.

– Мне приказали, - трепеща всем телом от страха, сказал Джуггут.
– Я не виноват. Я... Я ничего в этом не понимаю.

– Да, это видно. Дайте-ка я покажу вам.
– Он взял ружье из дрожащих рук Джуггута.
– У вас патрон заклинило, друг мой. Так оно не выстрелит никогда. Здесь нужна сноровка - вот так! Учитесь, Джуггут.

– Что вы сделаете со мной?
– вскричал евнух.
– Она бы убила меня, если бы я отказался.

– Не верьте этому, Джуггут. В теории она сильна, как слон Джамбо*, но слаба на практике. Пожалуйста, езжайте вперед.

Они направились к городу - впереди Джуггут на верблюде, то и дело опасливо поглядывавший назад. Тарвин, успокаивая, сдержанно улыбался ему, прижимая конфискованное ружье к бедру. Он заметил, что это очень хорошее ружье, если уметь им пользоваться.

Подъехав ко входу в покои Ситабхаи, Джуггут Сингх спешился и проскользнул во двор - живое воплощение страха и стыда. Тарвин поскакал за ним и в ту минуту, когда евнух готов был скрыться за дерево, окликнул его.

– Вы забыли свое ружье, Джуггут, - сказал он.
– Не бойтесь вы его. Джуггут нерешительно протянул руку за ружьем.
– На этот раз оно никому не причинит вреда. Идите к своей госпоже, скажите ей, что вы вернулись, и поблагодарите ее.

Ни один звук не долетал до него из-за зеленых ставен, когда он выезжал из дворца, а Джуггут глядел ему вслед. И в воротах на него ничего не свалилось, и обезьяны были привязаны крепко. Очевидно, Ситабхаи еще продумывала свой следующий ход.

Однако свой собственный ход Ник уже рассчитал.

Он поехал в мечеть за городом, поднял с постели своего друга в шелковом халате цвета голубиного крыла и заставил его отбить следующую телеграмму:

"Миссис Матри, Денвер. Ожерелье ваше. Готовьтесь надеть его и прокладывайте дорогу через Топаз. Тарвин".

Затем он направился к Кейт. Оставив Фибби на привязи за наружной оградой миссии, он пошел по тропинке к веранде, любовно поглаживая карман застегнутого на все пуговицы сюртука, где лежала Наулака. В его глазах светилось довольство собой и миром. когда он приветствовал миссис Эстес.

– Вы, верно, узнали что-нибудь приятное, - сказала она.
– Заходите в дом, прошу вас.

– Да, очень, очень приятное, а может быть, даже сверхприятное - не знаю, как назвать, - ответил он с улыбкой, проходя за ней следом в гостиную.
– Мне бы очень хотелось рассказать вам об этом, миссис Эстес. Мне страшно хочется рассказать хоть кому-нибудь, но эта история не предназначена для здешних мест.
– Он огляделся.
– Я бы нанял глашатая с оркестром и оповестил бы всех, если бы это было в моей власти, и мы устроили бы здесь небольшое четвертое июля* с фейерверком; и я с радостью прочел бы туземцам Декларацию независимости. Но нет, нельзя. Хотя кое-что я все же смогу рассказать вам, - прибавил он после минутного размышления.
– Вы ведь знаете, почему я так часто прихожу к вам, миссис Эстес, правда? То есть, конечно, вы всегда были добры ко мне, и я успел полюбить вас и ваш дом, и мне всегда здесь было хорошо с вами - но я сейчас говорю о другом. Вы ведь понимаете меня, правда?