Не могу больше

Тревога росла, и всё валилось из рук.

*

— Миссис Хадсон.

— Джон! — Услышанная улыбка согрела даже на расстоянии. Милый, родной голосок сразу же протянул невидимые нити между ним и Бейкер-стрит. А значит, между ним и Шерлоком.

— Где наш новоявленный Лазарь? — Джон старался не выдать ни одной ноткой той нервной, почти конвульсивной дрожи, что заставляла его сейчас усиленно вдавливать свое не подчиняющееся тело в спинку дивана.

— Шерлок? — удивилась его вопросу миссис Хадсон. — Наверху. Полчаса назад я относила чай. Он копался в своих коробках.

«Архив разбирает… Естественно, зачем ему при этом кто-то ещё?»

— Разве вы не созванивались?

— Похоже, он не услышал.

— О, Джон, я немедленно поднимусь ещё раз…

— Нет-нет, миссис Хадсон, это не обязательно. Я позвоню ему позже. Пусть копается.

*

«Что происходит? Ещё вчера было всё хорошо. А сегодня… Выходит, сегодня Шерлок перестал нуждаться в моем звонке? Не говоря уже о моем присутствии…»

Конечно, это же Шерлок. Даже смерть не смогла уничтожить вековые залежи его упрямства и преодолеть тысячи миль эгоизма.

Ничего не изменилось. Ничего.

Это была первая ошибка Джона.

Больше в этот день он Шерлоку не звонил.

*

Дежурство было на редкость тяжелым, поток поступающих больных — почти непрерывным, и к рассвету Джон не чувствовал под собою ног. Ночью он почти не сомкнул глаз, лишь на часок прикорнув в ординаторской прямо на стуле, и дома, уже на пределе сил, принял душ и рухнул в кровать без единой мысли в гудящей от усталости голове.

Спал до самого вечера и проснулся с колотящимся сердцем и ощущением невозвратимой потери.

Он сразу же позвонил Шерлоку, но вновь единственным ответом были длинные, раздражающие гудки, отозвавшиеся в голове нарастающей болью.

Контрастный душ немного взбодрил, большая кружка крепкого кофе прибавила сил, но настроение оставалось гнетущим, муторным.

Ругая себя за слабость, Джон вновь и вновь набирал Шерлока, как будто твердо решил потягаться с другом в упрямстве.

Но потом пришла Мэри, и звонить при ней Джону совсем не хотелось.

Вечер потянулся томительно-долгой лентой привычных кадров: приветственный поцелуй, короткий разговор — «как дела? — все в порядке», — обещание скорого ужина.

Раздражение росло. После очередного звонка, сделанного украдкой и с оглядкой на неплотно прикрытую дверь, оно переросло в глубоко запрятанное негодование.

Вечер тянулся издевательски медленно. Джон хмуро молчал, уставившись в телевизор, и ничего не понимая из происходящей там суеты. Мэри вопросов не задавала, лишь бросала на мужа тревожные взгляды, слишком часто, по его мнению, забегая в гостиную, где, по сути, ей нечего было делать – все, необходимое для приготовления ужина, было у неё под рукой.

И только когда Джон наотрез от ужина отказался, поинтересовалась: — Ты здоров?

— Здоров, — коротко отозвался Джон, не отрывая глаз от мелькающих цветных картинок, полных, по его мнению, бессмыслицы и пустоты. — Дежурство было невыносимо тяжелым. Устал.

— Как Шерлок? Вы друг другу звонили?

Почему-то этот простой и вполне закономерный вопрос Джона до смерти разозлил. Злость закипала где-то в центре грудной клетки и душными волнами разливалась по телу. Тяжесть взгляда, который он исподлобья бросил на Мэри, была так ощутима, что та запнулась и не смогла задать следующий вопрос, готовый уже сорваться с её языка: когда ты нас познакомишь?

В течение дня Мэри мысленно и, если на несколько минут удавалось остаться одной, вслух произносила эту короткую фразу, стараясь подобрать подходящую интонацию: нейтральную, но не безразличную. Интонацию, которая поможет ей скрыть стойкое нежелание когда-либо вообще встречаться с этой непредвиденно воскресшей проблемой.

— Он не отвечает на мои звонки, — нехотя выдавил Джон.

— И сам не звонит?

— Нет.

Вопрос показался Джону невероятно глупым. Всё было глупо: наигранное беспокойство Мэри, собственная злость, этот мерцающий до рези в глазах экран и молчание Шерлока.

— Так надо узнать у миссис Хадсон, — всполошилась (глупо, глупо, глупо!) Мэри. — А вдруг что-то случилось?

Джон промолчал.

«Почему я так взбешен? Почему так хочется заорать? И почему этот паршивец не берет трубку?! А может быть, он обиделся? Господи, что за бред я несу… Это так на него не похоже. Но за два дня не позвонить ни разу… Не понимаю. Бог мой, какой же я кретин! Он же знал о моем дежурстве — не хотел отвлекать. Конечно! И он помнит… наверное, помнит, что после трудной ночи я всегда отсыпаюсь подолгу. Сколько раз он посмеивался над моей «медвежьей беспробудностью»! Но почему не ответил ни на один вызов?»

— Что?

Джон не сразу услышал, как Мэри что-то упорно пытается ему втолковать.

— Позвони прямо сейчас, Джон.

— Нет. — Джон снова повернулся к экрану. — Не хочу.

— Не хочешь? — Голос жены неожиданно зазвенел, больно резанув слух, и Джон поморщился, на несколько секунд сосредоточившись только на этом звоне, и не вникая в смысл сказанных ею слов. — Или боишься? Боишься сделать это при мне? Вдруг он ответит…

Но потом брошенная ею фраза дошла, наконец, до его сознания, и старательно утрамбованное раздражение безудержно хлынуло на поверхность.

— Зачем ты это делаешь?

Джон был так пугающе спокоен, что сердце Мэри встревоженно затрепетало.

— Что?

— Зачем говоришь всё это? Что тебе от меня надо, Мэри? Чтобы я чувствовал себя виноватым? Но в чем? — Голос набирал силу, рокочущие нотки настойчиво пробивались сквозь природную мягкость, делая его незнакомым. — Чего ты добиваешься своими идиотскими намеками? Да, меня тянет на Бейкер-стрит. Да, мне было там хорошо. Да, я чертовски скучаю по Шерлоку. Что странного ты в этом находишь?

Джон продолжал сидеть на диване, и Мэри вдруг подумала, что если сейчас он с него поднимется, она убежит из гостиной, из квартиры, из Лондона навсегда.

Но Джон продолжал сидеть, и лишь руки его нервно шарили вокруг собственного тела, в поисках незримой опоры поглаживая потертую обивку.

— Что в этом странного? — повторил он. — Там прошла пусть и небольшая, но лучшая часть моей жизни, и если я не сдох от тоски, то лишь потому, что меня держали воспоминания.

— Почему ты злишься? — Голос Мэри дрожал от волнения. — И в чем обвиняешь меня?