Не могу больше

— Ты сейчас меня ненавидишь, — раздался тихий, печальный шепот, словно Мэри боялась, что сад за окном может услышать её слова и запротестовать. — Но подумай, прежде чем принимать решение. Я говорю и делаю плохие, гадкие вещи. Ненавижу Шерлока. Боюсь его. Ревную. В твоих глазах я больше не вижу любви. Ничего в них не вижу. И скорее всего, моя близость тебе противна. Но бросить меня грешно — я вросла в тебя кожей.

Она поднялась и вышла, плотно прикрыв за собою дверь.

Джон со стоном зарылся лицом в подушку. Эта чертова жизнь его доконает! Все её безжалостные тычки и затрещины.

Он кубарем слетел с постели и схватил телефон.

— Джон?

Радость в голосе Шерлока была непереносимой, сжигающей, не оставляющей места сомнениям, но всё-таки Джон взволнованно его оборвал: — Погоди. Скажи мне…

— Что случилось? Почему ты… такой?

— Заткнись. Скажи — ты и Джим…

— Я и Джим?

Слова, кощунственные и оскорбительные, забили глотку соленым комом — у него совсем плохо с мозгами?! Что за вопрос он собрался задать Шерлоку?!

— Эм-м… Чем занят?

— Пью чай и смотрю совершенно дурацкий фильм, тот самый, который всегда тебе нравился, и которым ты выводил меня из себя. Помнишь? Ну, про того чокнутого идиота.

Счастье нахлынуло горячо и мощно. Шерлок просматривает его диски.

— Сам ты чокнутый идиот. Как погода в Лондоне?

— Снегопад.

— И здесь. Черт, очень боюсь надолго застрять.

— Так что ты хотел узнать о Мориарти?

— Да пошел он на хер, твой Мориарти.

Шерлок рассмеялся. — Как всегда, последователен и логичен.

— И голоден. Я недавно проснулся.

— Что-о? Джон, полдень уже.

— Быстрее время пройдет. Всё, продолжай смотреть своего идиота.

— Твоего идиота.

— Хорошо, моего идиота. А я в душ. Шерлок…

На минуту Джон замолчал, сосредоточенно рассматривая руку с зажатым в ней телефоном.

— Джон? Эй, куда подевался?

— Я… Черт… Я страшно скучаю.

И опутан по рукам и ногам. Шерлок, мне так нужна твоя помощь! И ещё… Ещё я жить без тебя не могу.

*

Душ и погорячее.

Грешно?

Грешно.

*

В гостиной он застал одного Криса, растянувшегося на диване и окутанного белесым, картинно клубящимся облаком. Заслышав шаги, тот приподнялся и приветливо заулыбался. — Джон. А я вот наслаждаюсь. Вишневая сигара — мой традиционный полуденный разврат. Одна-единственная за день, но от этого она ещё вкуснее и ароматнее. На большее моё сердце, к сожалению, решиться не может. Как спалось? Судя по всему, сновидения были потрясающими, и расставаться с ними вы не спешили.

В теплой домашней куртке и крупной узорной вязки гольфах, натянутых поверх не менее теплых штанов, он выглядел величественнее любого облаченного в мантию императора.

— Да уж, — весело ответил Джон — рядом с этим символом вселенской гармонии тревоги мельчали, и рассеивались мрачные тучи. — Я проспал всё на свете.

— Ничего особенного вы не проспали, — заверил его Кристофер. — Разве что пару чашечек кофе и гору сэндвичей моего личного приготовления. Это, конечно, потеря, но восполнимая. Кстати, ваша заботливая жена хлопочет в кухне — готовит для вас поздний завтрак. К которому я, кстати, с удовольствием присоединюсь.

Чем окажете мне неоценимую услугу.

— А Эмма?

— Миссис Гилл валяется в теплой постельке. Как всегда после рождественской ночи. Я не беспокою её. Вы напрасно оделись так легкомысленно, молодой человек. — Мужчина окинул Джона критическим взглядом. — Эта тоненькая футболка не самый подходящий наряд — за ночь ощутимо похолодало. Я интересовался прогнозом: к вечеру снегопад сойдет на нет, и ударит настоящий морозец. Слава Богу! — Он доверительно снизил голос. — Мне нравится этот дом, но… Очень хочется поскорее отсюда смыться. А вам?

— Ну…

— Можете не отвечать. Я и так это вижу.
– Он, наконец, поднялся с дивана, потянулся с могучей грацией и махнул остатком сигары в сторону ярко освещенной столовой. — Надеюсь, вы не откажетесь от глотка настоящей английской водки.

— И отказался бы, да разве же вы позволите, — улыбнулся Джон.

— Совершенно верно — ни за что не позволю.

Стол радовал глаз свежей сервировкой — Мэри постаралась на славу.

— Милая девочка, — негромко сказал Кристофер.
– Но, по-моему, вы не особенно ладите.

— У нас… небольшие трудности, — уклончиво ответил Джон.

— Бывает. Вы слишком молоды и нетерпеливы, чтобы не споткнуться во время бега по жизни. Со временем остепенитесь. — Кристофер сделал приглашающий жест и грузно уселся за стол. — Малышка ревнует вас к одной из лондонских подружек-красоток? — подмигнул он задорно и весело.

Не понимая, зачем это делает, Джон ответил без тени шутки: — К другу. К моему лучшему, единственному другу.

Крис ошарашенно приоткрыл рот.

— О. Пожалуй, я лучше заткнусь и налью по стопочке, — пробормотал он смущенно.

— Вы неправильно меня поняли… — начал было Джон, но потом, почувствовав, как безмерно, как отчаянно устал от доказательств и оправданий, безразлично добавил: — А впрочем, это неважно.

— Да Бога ради, Джон. Какая разница, кто и как вас понимает. Будь проклят мой болтливый язык! — Крис поставил перед ним стопку, подложил на тарелку ломтик ветчины, треугольник поджаренного хлеба с паштетом и преувеличенно бодро воскликнул: — С Рождеством! — Он вкусно сделал глоток, причмокнул и посмотрел Джону в глаза. — Но скажу вам по чести, муж маленькой Мэри, это ваше единственный прозвучало весьма впечатляюще.

— Я очень сильно его люблю.

Сказал, и не ужаснулся.

«Ну вот я и признался в любви к Шерлоку Холмсу. Признался вслух почти незнакомому человеку. И безмерно этому рад».

В душе разлилась волна благодарности: Кристофер промолчал, и промолчал так прекрасно, так мудро, что даже тень неловкости, промелькнувшая в ставшей вдруг раскалено жаркой и душной столовой, растворилась бесследно. То, что больно кипело у самого сердца, не давая ему биться в полную силу или, напротив, задавая немыслимо бешеный темп, мягко вспенилось и улеглось. И если бы не Мэри, вошедшая с керамической супницей, полной чего-то горячего и ароматного-сытного, он рассказал бы Крису всё, без утайки. О том, что от Шерлока без ума. О том, что только о нём и мечтает. О том, что это, чёрт побери, самое правильное, что произошло с ним за всю не слишком длинную и не слишком счастливую жизнь. И пусть хоть кто-нибудь попробует косо взглянуть или хмыкнуть.