Не могу больше

Если бы не вошедшая Мэри.

Она замешкалась, оглядывая стол и подыскивая местечко для приготовленного ею блюда.

— Что там у нас? — суетливо подскочил Крис в попытке помочь. — Чем порадуете двух голодных мужчин, дорогуша?

— О, Кристофер, — рассмеялась Мэри. — Не вы ли час назад за обе щеки уминали нечто, величиной и высотой напоминающее небоскрёб?

— Для моего организма это лишь маловразумительное баловство: какие-то жалкие листки салата вперемешку с кусочками ветчины и булки… О, густой суп? Боже, Мэри, вы маленькая колдунья. Сытно, горячо и наверняка очень вкусно.

— Джон никогда не жаловался. Да, милый?

— Да. Жаловаться я не привык.

Мэри тепло улыбнулась и опустилась на соседний стул.

— Поухаживай за мной, Джон. Я голодна. — И протянула Джону тарелку.

— Ни за что! — воскликнул Крис, отнимая у неё белоснежный фарфор. — Что ваш муж понимает в такого рода священнодействии: наполнение тарелок благоухающей пищей богов? Лишь истинный ценитель кулинарии способен сделать это, как полагается. И он перед вами.

И снова Джон подивился небывалой душевной тонкости говорливого и на первый взгляд не слишком чувствительного Кристофера Гилла — мирно, по-домашнему орудовать половником ему хотелось сейчас меньше всего.

Он был уверен, что Мэри с трудом сдерживает досаду — ни очередная милая улыбка, ни шутливо выставленный в сторону отчима пальчик не ввели его в заблуждение. Но острые углы Крис умел сглаживать виртуозно: он так красиво и ловко их обслужил, сопровождая свои действия таким галантным поклоном и такой обезоруживающей улыбкой, что Мэри ничего не оставалось, как включиться в игру.

— Вы удивительный человек.

— Это бесспорно, — очень серьёзно согласился Кристофер и страстно чмокнул серебристо блеснувшую ложку. — Приступим.

— О, господи! Старый болван, как низко ты пал: целуешься со столовым прибором, — раздался насмешливый голосок. — Чем ещё столь же странным ты занимаешься, когда нет рядом жены?

Все дружно обернулись на дверь. Крис довольно заулыбался.

Заспанная, но тщательно подкрашенная и причесанная Эмма была невозможно мила: изящная, сияющая, чувственная.

— Мамочка, — прошептала Мэри. — Мамочка, ты такая красивая и молодая.

Джон вздрогнул от неожиданности.

*

День пролетел незаметно. Было на редкость уютно, тепло и спокойно. После ланча мужчины состязались в шахматы; вечером все вместе играли в скрабл — азартно и увлеченно; смеялись, спорили, обижались. Обедали поздно, доедали рождественское изобилие. Пили возле камина чай с наскоро испеченным Крисом сдобным печеньем. Выходили на улицу — любовались отяжелевшим садом, живописно запорошенным вьюгой. Мужчины по очереди расчищали парковочную площадку и сметали сугробы с занесенных снегом машин. Снег заметно редел, и было очень похоже, что к ночи снегопад наконец-то угомонится. Утром можно смело трогаться в путь.

Мэри ни на шаг не отходила от матери и смотрела на неё с неподдельной любовью.

В своей комнате, не отрывая глаз от заснеженного окна, не проронив ни единой слезинки, ни разу не повысив тона и не вздохнув глубже, чем того требовали её здоровые лёгкие, она рассказала Джону всё, что так долго прятала и таила. Как была счастлива в этом чудесном доме, как гордилась своим отцом, как обожала и боготворила его. Как увидела преступные объятия и поцелуи, вмиг разгромившие её маленькую, хрупкую жизнь, и как умирала от ужаса, прислонившись к корявому телу яблони — потерянная, одинокая девочка, на которую обрушилось огромное горе. Как ненавидела мать. Как оплакивала отца. Как уезжала, не зная, что будет дальше. Как встретила Тима, влюбилась, отдалась ему доверчиво и наивно. Как выскобленная врачами до донышка узнала, что никогда и никому больше не подарит жизнь, потому что омерзительный гомик посеял в неё отравленное, гнилое семя. Как осталась одна — бесплодная и никому не нужная. Как трахалась со счастливым, довольным жизнью Тревором, радуясь даже украденному теплу. Как медленно умирала её душа до того прекрасного мига, когда там, в шумной подземке, судьба оказала ей милость и подарила самого лучшего на Земле мужчину. Её любовь, её жизнь. Её спасителя.

Не рассказала она лишь об одном: как почти бесплотной, не дышащей тенью прокралась в уснувший сад, и как адски ярко вспыхнула спичка в её руке…

Джон слушал, каменея от каждого слова. Его снова поймали. И сделали это очень легко. Он задыхался в потоке слов и признаний, захлебывался чужим отчаянием и горем, глох от молчаливого призыва о помощи, и кожа его горела под напором невидимых, но цепко впившихся пальцев.

«Шерлок, Шерлок, Шерлок. Что же мне делать?!»

Изнуренная долгой исповедью, Мэри спала, спокойно улыбаясь во сне.

Джон не сомкнул глаз до рассвета: как видно, ночной отдых в этом доме — привилегия слишком большая.

И только утром он задремал, трепеща ресницами, крупно вздрагивая с головы до ног, и проснулся с задушенным криком. Но крика этого никто не услышал — Мэри была внизу, с удовольствием помогая вновь обретенной матери готовить завтрак для дорогих мужчин. Она звонко смеялась, заглядывала ей в лицо и прижималась щекой к плечу.

Джон с трудом одолел треугольничек тоста, задыхаясь от подступающей тошноты.

— Что с вами, милый мой? — забеспокоилась Эмма. — Вы зеленее капустного кочана. Плохо спали?

— Хорошо, — отозвался Джон и взглянул на Кристофера. — Замечательно.

Тот закашлялся и долго вытирал салфеткой слезящиеся глаза.

Снегопад прекратился, выглянуло солнышко и залило сад позолоченным серебром. От красоты и величия замирало сердце, и Джон подумал, что именно сейчас и именно здесь он бы с удовольствием умер.

Но Мэри уже собралась — путь предстоял неблизкий. Да и Лондон давно заждался.

Крис долго жал ему руку, силясь подобрать нужные, правильные слова. Но хватило его лишь на бодрое «очень рад, что тебя узнал, черт побери», и на дружеское объятье.

Эмма тоже его обняла — крепко и ласково. Поцеловала в висок и шепнула: — Джон, мой дорогой. Мой славный, чудесный Джон. Я всё понимаю. Вы умный и сильный. Вы очень сильный. Прошу вас… Умоляю… Не допустите огня.

========== Глава 27 Дорога домой бесконечно длинна ==========

Дорогие мои, в этой главе, если вы заметите, настоящее и будущее время резко сменяют друг друга. Это не недогляд, это намеренно выбранный стиль. Потерпите)))

***

Дорога домой бесконечно длинна. Казалось, с каждым оборотом колёс Лондон не приближался, а напротив — становился недосягаем. Город-призрак, до которого никогда не добраться, и в котором зыбко всё: здания, люди, чувства…

Заботливая жена не пустила Джона за руль. — Ты плохо спал.

— С чего ты…

— По глазам вижу, — перебила она. — Я хорошо тебя знаю, Джон.

Хорошо? Что ж, Мэри, ты на редкость проницательный человек. Только хорошо зная Джона Ватсона, можно взвалить на его надежные плечи груз своих прошлых бед: уж он-то его точно не сбросит, не отвернется легкомысленно и бездушно. Потащит чужие пожитки, скрипя зубами и смахивая едкий пот…

— Я прекрасно вожу машину, а если устану, мы притормозим выпить кофе и перекусить. Мама упаковала огромную корзину вкуснятины и положила наш старый термос. Не хочешь сделать пару глотков сейчас?

— Пожалуй.

Не допустите огня.

Две наполовину бессонные ночи утомили и без того взбудораженный мозг. Джон устал и чувствовал себя больным: ломоту и резь в глазных яблоках гармонично дополняло заунывное постукивание в правом виске.

Мэри болтала без умолку. И всё о матери. Рассказывала, какая та замечательная, добрая, нежная; вспоминала забавные эпизоды из детства, тихо смеялась. И ни разу не упомянула Артура Морстена, словно белокурую розовощекую малышку принёс однажды в Озёрный край быстрокрылый аист.