Не на месте

– А-а...

Я малость обиделся за тупых соплеменников, но больше обалдел.

– Скверно то, что я не знаю, как вызвать это состояние...
– рассуждал Учитель.
– Гм... Гм... Но нам надо его вызвать. И тебе надо научиться, даже привыкнуть впадать в него в случае опасности. Ты понимаешь?

– Э-э... да.

Он еще немного поскреб подбородок, потом спросил:

– Скажи, тебе случалось прежде терять голову от ярости? Настолько, чтобы себя не помнить?

– Ну... нет, не настолько.

Мне вдруг стало неуютно. А он взирал на меня чуть ли не ласково.

– Тогда пойдем самым простым путем, - сказал мой добрый Учитель и влепил мне пощечину.

И еще. И еще...

Вы уж меня простите, но я не буду тут приводить, что он при этом выкрикивал, - это личное. В итоге я стал отбиваться и обзываться в ответ. Вывалил все, что накипело за эти годы, даже сам от себя не ожидал, думал, давно перерос все эти обидки. В общем, он довел меня до истерики, но и только.

***

Освежившись, я вернулся в постель и уснул крепко, как наревевшееся всласть дитя. Вторично меня разбудила тетка Анно. Солнце уже стояло высоко. При всяком движении в голове переливалась тяжелая жидкость, которая давила на глаза и вызывала желание лечь обратно и умереть.

– Тауле, родненький. Ой! На тебе и лица нет... А глаз-то!

Я ощупал распухшую щеку. М-да.

– Чего надо?
– буркнул я.

– Сам зовет.

Кухарка смотрела как-то со значением и уходить не спешила. Иногда она решительно забывает, что я давно уже взрослый дядя. Прикрываясь простыней, я встал и кое-как оделся. Внизу гремели посудой. Доносились громогласные реплики сестрицы. Скакали на лестнице младшие кузины. Вопила нянька. Бранились служанки. Наша извечная какофония, чтоб ее...

Я проследовал в кабинет. Отца не было. В смежной спальне вертелась у зеркала Ваау, моя мачеха, любовалась на свое необъятное пузо.

– Ох, и рожа у тебя!
– и захихикала преглупо.

Я мог бы ответить, что она не только неумна, но и не больно хороша собой (что истинная правда). Но вместо этого сказал:

– Зато ты у нас вся светишься, дай бог тебе здоровья.

– Ну уж...

– А, явился, - в дверном проеме возник батя, хмыкнул: - Хоро-ош!

Он покосился на мачеху:

– А ты поменьше красуйся, дура. Сглазишь еще.

– Типун тебе!
– мигом взвилась та.
– Чего мелешь-то?! И так я вся извела...

Но батя уже прикрыл дверь.

В кабинете царил приятный полумрак, и мигрень немного отпустила. Взгляд невольно следовал вдоль извивов причудливого узора на гардинах: рийская парча столь модного у них благородного цвета запекшейся крови.

Пунктик это батин: все на рийский манер. Даже одевается, как они. Сейчас, например, на нем были шаровары и долгополая рубаха зеленого шелка. И, конечно, никакой простецкой бородищи лопатой, буйной гривы, все культурно: борода ровно подстрижена, волосы убраны в толстую косу, схвачены массивным золотым кольцом. На груди - золотая гривна с изображением кабана, жабы и удава (упорство, богатство и целеустремленность), а под рубахой у него еще целая связка оберегов - как и большинство купцов, батя суеверен до чертиков.

– Значица, так, - начал родитель.
– Мы тут покумекали и решили, что и впрямь пора тебе с учебой завязывать, да и ехать с Лаао и с дядькой твоим.

Они решили. Молодцы.

– Ну и когда сие прекрасное событие намечается?
– вяло поинтересовался я.

– А вот отыграем на Восшествие свадьбы, Течку переждете, да и двинете.

Свадьбы - это у двух старших кузин. За Асаарунов идут, за братьев тоже. Ничего так семья, солидная, лесом торгуют.

– Авось и наша лярва разохотится...
– батя досадливо поморщился: больная тема.

А ведь как бы славно: и стерву-дочку сбагрить, и Лаао прибрать покрепче, и дело стало бы уже чисто семейным... Компаньон был всяко хорош и особо ценен своей кристальной честностью, однако и норов выказывал: спорил, мог и насвоевольничать. Зятем-то покладистей бы стал.

– В общем, через месяцок, - подытожил батя, - чтоб дождей не дожидаться. Сворачивай делишки свои и готовься.

– Ясно.

С глаз долой. Я рассеянно теребил связку ключей на столе. От многочисленных пристроек, амбаров, лавок, складов. Сколько ж добра! И кому это все достанется? Той подлянке, что готовит мне мачеха? Подлянчику.

– Вот чего, - батя озабоченно кашлянул.
– СтаршОй мой и твой дядька, Унуа-Ота письмо прислал. Про тебя справлялся: не дуркуешь ли чего... Хм. Не погано бы тебе перед первым плаваньем съездить в монастырь-то к нему. Поклониться там, обряд какой пройти. Положено так. Да он в том месяце и сам наведаться обещал. Гляди! Чтоб смирнехонько при нем, а то вечно шута из себя строишь!

– Хорошо, буду скромником. Это все?

– Ты, эта... Кх-м. Чай, баб-то уж распробовался, какие тебе больше по вкусу-то? Смуглявые аль беленькие? Небось пышечки, э?

– Разные, - уклонился я.
– Тебе ведь тоже разные нравятся.

– Да меня-то смолоду больше на тириек тянуло. Больших любил баб, в теле.

Батя мешкал, скреб в бороде, и возникло ощущение, что он чего-то не договаривает. Уточнил:

– Так нравятся тебе тирийки, э?

– Не знаю, не приводилось. Они, я слышал, лишены полового чувства.

– Чувства, значить. Гм. Дык разные есть, если с примесью герской крови, то очень даже с чувством бывают.

– Ну, если с чувством, то можно.

– Ага... Ну ступай с богом.

***

После обеда я занялся торуанским. В доме имелась отторуанка Ритит (змеючка такая черненькая, одна из наложниц батиных), но от Ритит проку мало: она предпочитает совсем другие упражнялки. Оставался трактат "О рыбах и гадах, том 2" - единственная наша книга на торуанском, изобильная жуткими картинками, но о-очень нудная.

Так что я больше торчал у окна, обратив ухо в сад.

Там скрежетали ити-витаи, младшие кузины ловили в траве лягушек, няньки ловили кузин. А где-то меж дерев дефилировала сестрица Эру - с грациозностью тяжелого латника. За нею следовал Лаао Тойерун. Незримый и неслышимый, он все же явно присутствовал, судя по решительности поступи Эру и фразам типа: "Простите, Лааора-Инао... Я польщена, но все это, право, ни к чему..." Мастер Лаао отвечал тихо и вкрадчиво, как всегда сдержанный, но несгибаемый. Измором ее берет. Ему от ворот поворот, а он в плаванье сходит, вернется и сызнова - с цветочками-подарочками. Не надумала? Ну, я еще подожду... Точно Воин по Пути: таким, чем трудней, тем слаще.

Поединок сих двух упрямцев длится уж который год, вводя наше семейство в недоумение. Ведь всяк имевший удовольствие лицезреть мою сестру согласится, что она - сущий черт. И не то чтобы лицом или фигурой не удалась, а вся как таковая ужасна. Здоровенная кобылища, спесивая и вредная, с эдакими армейскими ухватками, да вдобавок злобно набожная. Старая девка. Чего наша орясина в течку делает - не знаю, даже любопытно. Может, и бесится. А может, она бесчувственная, как тирийки. (А тирийская кровь у нас точно где-то подмешалась: дядя Ваи покойный оглоблей был, и Эру вот - на голову меня выше.) С парнями сроду не гуляла, хоть никто и не запрещал. Женихов всех распугала. А время-то идет.