Не на месте

Вообще, это все Учитель виноват. Официально он приставлен ко мне, но маленько занимался и с сестрицами - у веруанцев так принято: одинаково воспитывать, разве что девочек особо не лупят. Ну, кузины-то девки-свистушки, а вот Эру Веруанца обожает: часами могут беседовать, даже в храм наш его водила. Она ему - про Бога Единого, а он ей - про силу духа и воли.

Байки те Эру и свихнули. Стали мы, геры, сразу плохи, мы - безалаберные, жизнелюбцы грешные, только бы пожрать-перепихнуться. Вдобавок Учитель ее убедил, что она Лорд по Пути - вожак прирожденный, то бишь. Такой, что за своих в клочки порвет, но и своим, если что, так вправит, мало не покажется. Второй, батя, короче. Но бате оно и положено, а эта чего?.. То молится сутки напролет, то всех гоняет-совестит. Расхаживает царицей. Хо! Ей бы в замке жить, чтоб все по струнке, а супруг благородный на "вы" обращался и в знак любви ее ручку на чело себе возлагал: "Помыслы мои все о вас лишь". А не оглаживал по заднице, как наши...

А мастер Лаао - какой из него лорд? Большой такой увалень, хмуроватый, сутулый. Руку культяпую прячет привычно за спину или меж колен. Стесняется: пальцы ж обычно ворам рубят... Но мужик он что надо, хоть и жизнью трепаный.

В молодости-то вояка был, ездили с дядей Ваи покойным на север, в набеги. Потом дядька его к рийцам наняться подбил. Пока воевали, у Лаао жена в родах умерла, и дите следом... Вернулся. Побратима в мешке просмоленном привез, семья - на погосте, сам - калека. Запил, конечно, да и хворал он после ранений... Но перемогся. Лавку открыл, даже ладиться стало. А там и батя из плаванья воротился (дядьку-то без него хоронили), узнал, как дело было, и предложил Лаао в товарищи взять. И не прогадал: Лаао мужик дельный, надежный, да и везучий. Уж столько плавали черт-те куда, к Наэ на рога - и всякий раз удачно.

И все бы хорошо, но - Эру.

Батю это прям бесит. Скольких уже ей пересватал, и улещивал, и грозился - ни в какую. Уж ору было! Посуда летала, все летало... Так и не пережилил. А Лаао предлагал одну из старших племяшек сосватать (они и покраше, и посговорчивей), так и этот уперся: "Нет, я свой выбор сделал". Кремень, угу.

Только с бабами Лаао не везет. Но уж не везет, так не везет!

Размышляя о превратностях любви, я отринул рыбий трактат и устремился было на прогулку, но в дверях был пойман все тем же мастером Лаао. Вид он имел невозмутимый, аки скала.

– Пойдем-ка, парень. Отец просил потолковать с тобой.

– Э-э... Обязательно сейчас?

– Обязательно.

Лаао чуть не за шиворот увлек меня обратно в библиотеку (чтоб ты Эру так волокал!), достал бумаги на айсарейском, стал пытать: "Здесь что? А здесь? Переведи. Теперь объясни по-простому". Имперцы ж народ хитрый, чтобы с ними дела вести, глубоко вникать надо, а грамота у них заковыристая, да и в обхождении много тонкостей.

Купчие, договоры... Ага, теперь ясно, куда меня батя прочит. Стратег, чего уж. Толково рассудил. Лаао в делах - хват, напористый, да учености не хватает. А я - слюнтяй, зато образованный. Вот и буду при Лаао.

Толково. Жаль только, меня спросить забыл...

Лаао свернул бумаги и высыпал на стол горсть монет. Рийских - с дыркой посередке и отчеканенным по краю уммовым пламенем; имперских: золото - с монаршим профилем на аверсе, бронза - с вензелями. Принялся меня экзаменовать, заставляя делать подсчеты в уме.

– Ведь чего придумали!
– разливался он.
– Наше золото им, вишь, "варварское", нечистое. Хоть и примеси там, поди, с волосок, ан дают за наш золотой ри всего полцены, по весу. Зато за рийский...

Увлекшись, Лаао даже перестал прятать калечную руку. Обожает это дело: высчитывать, сверять, да чтоб точнехонько, до медной полушки. Говорит: "Всем в мире движут деньги, в них - вся сила".

А за спиной его красовались на стенке мечи, ятаганы, сабли. Акиарские, лиарэйские, веруанские... Дядиного бердыша только не было - он у меня в комнате висит, Лаао же мне и отдал. Приехал тогда страшный, весь скособоченный, рука заскорузлой тряпкой замотана, а от самого разит так, что не подойдешь. Бати с дядей Киту не было, один я, мальчишка, за мужика в доме. Протягивает мне Лаао бердыш этот - лезвие длинное, острое; рийской работы, не в пример нашим топорюгам. А следом отдает кошель: доля дядькина, что тем бердышом заработать успел... Все ревут, ревут... А Лаао сел и молчит, в пол уставясь. По пути знакомых встретил, узнал, что домой спешить уже не к кому...

Лаао никогда не упоминает о Веруане, о войне. Учитель никогда не спрашивает, почему у меня над кроватью висит рийский бердыш. Не-обсуждаемые темы.

– Да ты слушаешь или нет?
– сердился Лаао.
– Это важно, парень! Это наша же будущая прибыль! Так вот, прямого обмена товара там нет, только через наличность. Но чтобы расплачиваться рийскими деньгами, нужно особое разрешение. А вот как его получить...

– Выясним, - соглашался я.

А сам думал: "Оссподи, был удалой вояка, а стал занудный деляга. Не хочу таким быть".

– ...сейчас стоит два имперских парусника. И на твоем месте, чем шляться без дела, я постарался бы отыскать в городе людей с них. Какого-нибудь помощника, мелкого чиновника. Улавливаешь? Допустим, ты - толмач, хочешь наняться на чужеземный корабль...

– И ненавязчиво что-нибудь выведать. Ясно. Попытаюсь, - я послушно кивал.

Но Лаао лишь хмурился, покусывая длинный ус: старший компаньон вешал ему на шею невнятное расхлябанное нечто, которое предстояло приспособить к делу. Задача, однако.

Ну, извиняйте, каков уж есть. А не нравится, учите айсарейский сами.

Я решительно поднялся.

– Если это все, позвольте откланяться: у меня назначена встреча.

Требовалось срочно и основательно развеяться.

день пятый

Уллерваэнера-Ёррелвере

Я вышла из дому, едва занялся рассвет. С собою взяла Хромулю и Ремешка, дав команду "Тихо". Мы спустились к морю и долго шли, пока не покинули пределов города, и ветер не унес суетные запахи порта.

Здесь было покойно. Я отпустила щенков, и они понеслись, вздымая брызги. Взбирались на валуны, охотились за глянцевитыми крабами, бочком догонявшими отливную волну. Они, так похожие на нас, были чисты перед Всевышним, ибо собачий разум не может породить дурных помыслов.

Я вознесла Утреннюю хвалу, глядя прямо в лицо восходящему солнцу. Оно еще не успело налиться жаром, первые лучи несли лишь тепло и Господне благословенье всем твореньям Его на новый день, на продолжение жизни. Оно пало и на меня, и тогда я запела. И в песне те строки, что ночью вертелись в голове, сразу обрели свое место, раз и навсегда сложившись в цепочку образов, которую останется лишь закрепить на бумаге. Тогда всякий, чье сердце открыто, прочтя, воскресит их в том же виде, в каком они явились впервые.

Исчерпав вдохновение, я дала собакам команду держать круговое наблюдение и вошла в воду. Погрузилась с головой, смотрела сквозь стеклянистую толщу, как растворяется в воде теплый свет. Прекрасен мир Твой, Господи...

Вылезла, оделась, убрала волосы. Достала из сумки последнюю работу своего ученика: фрагмент из поэмы Лоатэттарэ. Перевод имел мало общего с оригиналом, однако прекрасно передал настроение и был в том же размере.

Вот, что сочинил мой ученик:

Если, облачко, вернешься