Не оставляй меня

— Конечно, — он продолжал сидеть, ровно держа спину и не нарушая этикета ни малейшим жестом. — Только, боюсь, его как раз и нет.

— Для обсуждений — разумеется. Поэтому, надеюсь, вы не против, если я ознакомлюсь с ними прямо сейчас, — Адель повернулась к секретарю. — Пусть нашему гостю подадут закуски, чтобы ожидание не казалось столь долгим.

Столик сервировали заново. Чай, джем, выпечка. Королева не обращала на еду внимания, хотя желудок подводило от голода — времени на самом деле не хватало. И, чем сильнее углублялась Адель в документы, тем сильнее понимала: господин Семини блефовал.

Зная о жутком цейноте, он выдвигал нереальные требования... В надежде, что их примут, не читая?

— Господин Семини, а вот это... — Адель протянула собеседнику лист с очередным требованием, — не слишком?

— Монополия на торговлю розовой солью для моих Торговых Центров? Вы думаете, это слишком?

Адель промолчала.

Розовая соль добывалась на юге. Она на самом деле имела розовый цвет и слабый аромат малины. Её продажа неплохо пополняла бюджет, и отдавать монополию значило сильно подорвать финансы страны.

— А это? — следующее требование. Льготы на закупку конопляного полотна. Большие льготы. И они могли привести к разорению мелких производителей. Адель продолжала улыбаться, внимательно читая строчку за строчкой.

Удержать доброжелательное выражение становилось все труднее. Но позволить чувствам отразиться на лице Адель не могла: за ней наблюдал внимательный, цепкий взгляд серых глаз. Цвет напоминал речную воду в проруби, такой же непроницаемый, спокойный... и опасный. Оступишься — и затащит под лед, не выбраться.

— Господин Семини, — Адель дочитала и обратилась к собеседнику все с тоже улыбкой, — вам не кажется, что все эти требования несколько... чрезмерны?

— Разве? — красивая, четко очерченная бровь взлетела, выдавая удивления. — Не смею спорить. Думаю, я могу отказаться от некоторых притязаний.

— Вам придется отказаться от всех, господин Семини, — Адель приняла решение. Сообщить его слишком наглому гостю с большими запросами было сложно, и она пряталась за улыбкой, как за щитом. — Все это... — королева положила папку на стол, — Если плотина рухнет, для её восстановления понадобиться меньше средств, чем хотите за свою помощь.

— Вот как? — господин Семини склонил голову к плечу. — Ну что же, я готов отказаться от всего этого и удовольствоваться только дворянской грамотой. Если уж титул дать не хотите...

— И не могу, и не хочу. Как и дворянство. Вы его не получите.

— Простите?

Он продолжал улыбаться. Королева отвечала тем же. Молчание неприлично затянулось, но Адель не делала ничего, чтобы разрушить неловкость. Она вовсю пользовалась своим положением, так что первым заговорить пришлось её vis-`a-vis.

— Что вы имеете в виду?..

— Ровно то, что вы услышали. К сожалению, ваша помощь моей стране не по средствам. А что касается дворянства... Эллодия существует благодаря дворянам. Я не могу унизить цвет своей страны, её опору из-за... торгаша.

Она бросила это слово осмысленно... и продолжала улыбаться.

Господин Семени тоже. Но в его лице мелькнуло что-то хищное... и злое.

— Вот как? Значит, вы отказываетесь от помощи... торгаша только ради глупого понятия о чести? Вы отказываете своему народу в спасении? Ваше Величество, это очень неосмотрительно. Для молодой королевы, которая едва ступив на трон, столкнулась с такими трудностями...

— Благодарю за заботу, — королева поднялась, показывая, что аудиенция окончена, — но я справлюсь.

Господин Семени несколько минут смотрел на неё, но протянутой для поцелуя руки не дождался. И, легко поклонившись, вышел прочь. Ни на йоту не нарушив этикета.

Едва за ним закрылась дверь, Адель повернулась к секретарю:

— Передай управляющему, чтобы все, абсолютно все мои личные средства вложил в Фонд. И... через десять минут я жду в своем кабинете Канцлера.

Она упала в кресло и несколько раз с силой провела руками по лицу, размазывая макияж. Но по-другому не могла — казалось, улыбка навеки прилипла к губам, хотелось убрать её, содрать вместе с кожей...

— Ваше Величество... — несмотря на полученные указания, секретарь не ушел. — Ваше Величество, позвольте сказать вам... спасибо!

— Что? — Адель подняла голову.

— Вы — истинная дочь своих родителей. И — королева. Вы все правильно сделали. Не продали страну.

Адель совсем не по королевски хмыкнула. «Не продала»... Это верно. Но может, все же «предала»?

— Я жду господина Канцлера у себя через... — она бросила взгляд на наручные часы, — семь минут.

Канцлер начал действовать незамедлительно:

— Нужно проинструктировать новостные каналы. И Интернет. Блокировать все... — он схватил телефон, даже не спрашивая разрешения у королевы на эту вольность. — И переоденьтесь, вам следует присутствовать на Малом Совете. Надеюсь, им все и ограничится. — И, выходя, ободряюще кивнул: — Вы все правильно сделали, Ваше Величество. А вот это, — палец брезгливо ткнулся в черную папку с золотым вензелем, — отдать юристам и изучить вдоль и поперек. Хоть будет, чем крыть.

Но бизнесмен оказался быстрее. На небольшом частном канале вышел репортаж о том, что королева и Совет отказались принять бескорыстную помощь бизнесмена, радеющего за свою страну.

Новость тут же продублировали в сети. Подхватили новостные агентства. Лавину общественного мнения было уже не остановить.

— Видимо, он держал журналистов наготове. И дал команду по телефону, еще не покинув дворец, — доклады следовали один за другим.

Канцлер оглядел каждого из членов Малого совета и отчеканил:

— Распечатывайте Резервный Фонд.

Началась работа над укреплением плотины. Она шла лучше, чем восстановление имиджа молодой королевы. Юристы буквально с ума сходили, отвечая на иски и подвавя встречные, в Министерстве Связей сбились с ног, формируя положительный имидж правительницы. А она сама словно забыла, что живой человек.

Выступления по телевидению и радио, контроль над ремонтом плотины... И все это — впридачу к основным обязанностям.

Нэй вымотался до предела: смену ему так и не нашли. Но своей королевой он начал восхищаться по-настоящему. Девушка совсем забыла что такое покой, сон, еда... Перекусывая на бегу, она пробегала глазами текст очередного выступления, а пока ей накладывали макияж — успевала вздремнуть. Адель успевала везде, стараясь держать руку на пульсе происходящего.

И только поздно вечером она позволяла себе несколько минут отдыха.