Не про заек
Шрифт:
97
Галина Хериссон
воды в эту грелку, нужно было совершить подвиг. А одеяла никак не спасали от отсутствия стекла в одном из окон и влажного холодного воздуха.
И вечное: «Ты же не можешь мерзнуть — ты же русская!»
Откуда им всем было знать, что в России зимой дома ходят босиком и в футболке. Она звонила в Россию и просила прислать валенок, чтоб ходить здесь по дому по плиточным и каменным полам.
Звонить отсюда в Россию была не проблема. Сначала Лиза покупала карточки, а потом выяснилось, что с городского телефона можно говорить безлимитно. Интернет тоже был, но
Она писала и вспоминала лето. Её ателье в Бурдионе, так называлось местечко, где они жили с Седриком, до того, как переехать в большой дом — «Старую Почту».
Она жила в Бурдионе только несколько месяцев. И природа, и окружающие были довольно приятны, но этого всё равно было недостаточно. Контраста, движения, вспышки не доставало. Тогда она выкрасила волосы в угольно-чёрный. Советов или опасений по этому поводу она всё равно не слушала... Седрик ворчал, что не надо было ходить в парикмахерскую и «слишком там о себе трепаться»! А то, мол, парикмахер такой сплетник, что непременно её сдаст... Паранойя! Да кому она нужна?
И сидела она сиднем на этой «Старой Почте», ковырялась в саду, рисовала и писала...
98
НЕ ПРО ЗАЕК
* * *
«Знаете, есть такое вино — анжуйское? Мы пьём тут его с друзьями литрами. Время течёт мееееедленно...
Прошёл год... Вот я сижу сейчас, печатаю; а кнопки не издают привычного стука: звук проваливается глухо, не отскакивает как теннисный мячик, — он подобен каплям дождя, ударяющим в целлофановую плёнку. А клавиатура и правда обёрнута в плёнку, на которой перманентным маркером накарябана кириллица поверх латинских букв. И рука по привычке то и дело выдаёт не к месту “мягкий знак”, то запятую... Я не обращаю внимания. Я пишу стихи.»
* * *
«Я была когда-то влюблена. В некоторых своих анжуйских друзей. В мужчин и женщин, и детей. Вы знаете, как может быть влюблён художник? А мне больше ничего и не оставалось, как быть здесь художником...
Вот они, мои “модели”!»
Артур
«Артур говорил отрывисто. Он был родом из Бельгии, однако семья наверняка давным-давно эмигрировала и офранцузилась ...
Его брат жил неподалёку. Я никак не могла запомнить его имени, хотя однажды мы были у него на замечательной вечеринке с девушками, жонглирующими огненными факелами...
Артур был тоже огненный. Я имею в виду его особый внутренний огонь в глазах и манеру улыбаться. Отец двух прекрасных белобрысых девчонок. Он вставал очень рано на работу и имел обыкновение спать по
99
Галина Хериссон
вечерам. Petite sieste31, как они говорят.
Вставая, он был немного красен и помят, как всё сладко спящие. Здоровался он всегда с каким-то ярким теплом. Иногда я стеснялась поднять глаз...
Весь он состоял из вспышек, подобно тёплым, прогоревшим дровам в камине, тлеющим уголькам, дышащим, переливающимся всеми оттенками красно-рыжего. Передавая обычную после ужина сигарету, я боялась соприкоснуться с его пальцами.
Конечно, это всё дурь и фантазии. Ведь мне так хорошо в деревне. И я люблю его дочек и его жену, которая в свои тридцать три выглядела совсем девчонкой, хрупкой, но очень серьёзной.»
Мари и Эмили
«Я
уже второй раз нагрела крупной соли и, заворачивая её в бумажную косынку, не забыла теперь добавить две-три маслянистые капли Eucaliptus globulus labill. Малышка сильно кашляла. Я привязала к её горлу мешочек и вернулась за письменный стол. Не знаю, видела ли она мой силуэт в свете настольной, под ар-нуво, лампы... Её сестричка уже спала, зарывшись в тяжёлое пуховое одеяло огромной родительской постели, и поэтому казалась крохотной. Девочки любили забираться в неё, чтоб заснуть... Эмили кашляла, к счастью, всё реже, и я надеялась, что скоро её совсем сморит сон, детский, крепкий, розовый.Утром они собирались уезжать. Но пока Лаура поехала в больницу с Эмили, а Артур завтракал тостами с маслом и какао, мы с Мари рисовали на
31 Маленькая сиеста
100
НЕ ПРО ЗАЕК
полу. То есть она раскрашивала уже нарисованные контуры в тетради. Мы ползали обе на коленках: Мари, высунув язык и склоня голову так, что её пушистые волосы закрывали половину тетради. Мне нравилось наблюдать за случайным или, скорее, по особой детской логике выбранными цветами карандашей, которыми она усердно чиркала по белым, очерченным типографской краской силуэтам.
Мне было очень уютно с ней и не хотелось уходить, потому что её волосы, белые, золотистые, но уже начинавшие темнеть, восхитительно пахли! Сквозь эту паутину волос, сплошь состоящую из кудряшек, половина из которых, как одуванчик, стремились взлететь, окружая голову, как нимб, пробивался утренний свет. И это делало всё вокруг тёплым и родным. Но даже если бы я зажмурила глаза, то не исчезло бы это мимолётное состояние.
И я слушала, слушала. Это чирканье по бумаге на деревянном полу и её детское с полушёпотом и придыханием щебетание.»
Лаура
«Машина остановилась. Лаура вернулась после своих занятий “трапецией”, обычных по вторникам. Работала она бухгалтером, но здесь у всех есть “хобби”.
Интересно, что именно они там творят? Цирк, канаты, спектакль... Ей нужен был сценарий. Я знала, что Лаура сочиняла небольшую историю “для трапеции”, вернее, пыталась сочинять, и, не подобрав нужного выражения, обратилась за советом ко мне. Но я-то вряд ли могла ей помочь, потому что не слишком хорошо говорила по-французски. Пока.
101
Галина Хериссон
В итоге Лаура зачитала мне начало истории, но я мало что поняла...
Спать хотелось ужасно, догорал огонь в камине. Дом уже спал, было темно, не считая дежурного света под окном, когда-то привлекавшего полчища бабочек. Я шла тихо, чуть скрипя ступеньками. Взглянув на спящих девочек, я затворила белую до пола занавеску, вошла в спальню и, быстро раздевшись, скользнула под одеяло, ощущая прохладной незагорелой кожей горячее тело рядом, ровное дыхание...
У Лауры было очень мягкое, какое-то детское лицо, в мелких кудряшках волос, вечно выбивающейся чёлки. Медовые с зелёнцой глаза. Ярко розовые, будто резко очерченные карандашом губы, заострёнными углами вверх. Такой же острый носик.
Они влюбились друг в друга с Артуром чуть ли не с первого взгляда. А он носил тогда длинные патлы и кожаную куртку. Это очень бы не понравилось её католической маме. Но Лаура привела его знакомиться и сказала: “Вот Артур — мужчина моей жизни”.
И их семья действительно для нас всех была примером любви, заботы и терпения...