Не рычите, маэстро, или счастье для Льва
Шрифт:
Нет, это совершенно не говорит о том, что она собирается принять более, чем щедрое предложение Левы. Но и убивать его уже не хочется. Слишком хорошо. Слишком лень. Как и думать о том, что ей со всем этим богатством делать.
Потом. Она подумает об этом не то, чтоб завтра. Завтра она попытается улизнуть и найти морковку. Может не решиться ее съесть. Так хоть понюхает. И мир просто засияет. А потом, очень сильно потом она примет какое-нибудь решение.
– Привет, воробушек.
Ну, кто бы сомневался. В палату заглянула бабушка.
– О, ты по второму кругу, - Ирина рассмеялась.
-
– Бабушка, - поморщилась Ирина. – Вот честно, я в таком изумлении, что понятия не имею о своих планах на будущее. Пока могу сказать – из грандиозных свершений…
Она взяла драматическую паузу. Улыбнулась бабушке, которая напряглась и как-то слишком серьезно на нее смотрела. Проговорила:
– Я собираюсь добиться того, чтобы токсикоз ушел. Пока все.
И добавила под облегченный выдох Антонины Георгиевны:
– А у тебя был Лев.
Прозвучало насмешливо.
– Был, - не стала спорить госпожа профессор. – Звонил, заезжал, привез игрушки – магазин скупил, не иначе. Спрашивал, чем помочь. Няню организовать для Саши. Денег дать, обеспечить продуктами. Нанять кинолога для Джесс.
– А Джесс кинолог зачем?
– Ну, с точки зрения неподготовленного человека, так называет тот, кто будет твою зверюгу выгуливать. И ты знаешь, на это барство дикое я согласилась. Как и на доставку продуктов – он мне приложение скачал. Очень удобно. А с няней я и сама разобралась. Вызвала прежнюю.
– Вот и умница.
– Вы до чего договорились? – с тревогой спросила Антонина Георгиевна, вспоминая музыканта, который пришел к ней совершенно растерзанный. И, как она поняла, чувством вины. И беседой с внучкой.
– Ну, Лева зашел с невообразимых козырей. Предложил мне очаровательный вариант домостроя: дом, дети и он. Я увольняюсь и переезжаю в Москву. Красота же. Нет, я всю жизнь готовилась к подобной просто головокружительной карьере домохозяйки.
Бабушка что-то проворчала. Ира напрягла слух. Цензурного в высказывании не было ничего. Но и прошлась госпожа профессор не только по Леве.
– Нет, а я-то при чем? – изумилась Ирина. – Я вела себя корректно. Хотя меня от него дико тошнило. Я его даже не послала. Нет, конечно, послала. Но не ругалась, не сквернословила, кстати. Просто сказала, что пока плохо себя чувствую, подобные вопросы решать не буду.
– Вот уже слава Богу.
– Но добавила, что и видеть его не хочу. Как мне станет лучше – приеду, будем договариваться. Потому как его предложение неприемлемо.
– Ирааааа.
– Что Ира? Мне и так плохо. Я ж как скажу что-нибудь. Потом, как в себя приду, будет неловко. И я себя ругать буду. А мне не нравится себя ругать. Я себя хвалить люблю.
Бабушка качала головой.
– Слушай. Вот только не говори, что перешла на сторону зла. Потому что у него оказались печеньки.
– Ира.
– Ну что – Ира.
– Я не всегда понимаю твои жаргонизмы.
– Ах, оставьте, госпожа профессор.
– Надо договариваться.
– Надо. И я вот как раз собираюсь выступить с встречным предложением, - улыбнулась внучка. Получилось
кровожадно.– Каким?
– обречено спросила Антонина Георгиевна.
– Мне нравится идея гостевого брака. Он приезжает. Как красно солнышко. Нечасто. Как в этом месяце – вообще идеально. Главное, без загонов, как в Университете.
– И?
– Ну, гуляем, общаемся. Перецелует детей – и по домам. И каждый живет своей жизнью. Это главное.
– Ира, ты понимаешь, что ты говоришь?
– Дело я говорю. Какой из него, этого гениального, так и не повзрослевшего ребенка, муж? Какое из него верное плечо? Он забыл телефон дома. Ладно, бывает. Но это не повод вести себя на той лестнице, как козлищу. И это его восхитительный пассаж о том, что его не интересует, что со мной случилось.
– Ревность. Неуверенность в себе.
– Ревность. Неуверенность в себе. Но мне-то как с этим? И вообще – с ним же жить невозможно!
– Слушай, для женщины, которая готовится подарить ему второго ребенка, ты как-то удивительно вовремя задумалась обо всех сопутствующих издержках.
– Ну, предположим, второго ребенка я готовлюсь подарить себе. А уж потом все остальное.
– Я поняла. Вы с Левой просто созданы…
– Друг для друга?
– Нет. Для того, чтобы мотать нервы окружающим. С огоньком.
– Бабушка, не злись.
– Я злюсь. Потому что надо – по-человечески. Надо договариваться.
– Надо согласиться на все, что он предложил. Хлопать в ладошки, как на его концертах, смотреть в глаза как преданная собака и повторять: «Да, любимый. Конечно, любимый». И тебе, конечно, прекрасно известно, что для меня карьера домохозяйки, ну, просто предмет мечтаний.
– Нет. Еще вещи, на которые ты не пойдешь. Есть вещи, на которые не пойдет он. Но зачем доводить до разрыва?
– Не знаю. Я была так очарована, так влюблена. Просто дышала им. Но сейчас.
– Что сейчас.
– Не знаю, - и слезы брызнули из глаз. – Не знаю я.
Глава двадцатая
Жизнь у нас интересная, но нервная.
Поэтому мы веселые, но злые
(С) Вк
Звонок в дверь, упрямый и непрекращающийся, заставил разлепить глаза и отправиться к двери. Сердце даже не заколотилось в бешеной надежде, что к нему приехала Ирина. Он просто знал, что это не она. А больше ни с кем особо общаться не хотелось.
Хватит и того, что до Нового года осталось немного. Еще пара часов – надо стартовать на очередной корпоратив. И работать, работать, работать. У людей же праздник. А какой же праздник без музыки.
Да кто ж такой настырный?
– Олеся?
Вот ее он тоже не ожидал увидеть на пороге своей квартиры. Вообще никак.
– Привет, Лева, - она отчего-то хмуро посмотрела на музыканта. – Мне не понравился твой голос по телефону.
Музыкант воззрился на нее… даже не удивленно. Потрясенно и с опаской:
– Что не так с моим голосом? Вроде как рабочий.
И с трудом поборол желание запеть прямо здесь, на лестничной площадке, чтобы доказать, что с ним все в порядке.
– Да Леваааа, - у Олеси получилось крайне непростое выражение лица. – Какое отношение это все имеет к твоим выдающимся профессиональным возможностям?