Не уймусь, не свихнусь, не оглохну

Меня мало любили, много оскорбляли. Я дожил до времени, когда мои ученики не признают, что воспита­ние и эстетику они получили от меня. Таков путь мастера. Начиная этот путь, надо знать, что придет время, начнут отказываться от того, что все получили. Я никогда не от­носился смиренно к этому. Грустно сознавать, заканчивая 25-летие, — ничего нет, под моими спектаклями могут под­писаться мои ученики. Актеры, которые со мной работали, говорят об унижениях и смерти.

Вот и мы с вами начинаем нашу новую жизнь, и надо иметь мужество, чтобы понимать, что этимзакончится. Единственное мое желание, чтоб ансамбль (потом спектакль) прожил довольнодолго. Может быть, дольше предыдущего.

Очевидно, многие скажут так, как на каком-то семина­ре, по-девичьи: «Он никогда не был нашим педагогом». Ладно. Я не настаиваю на том, что я много сделал в театре. Но я был посредником между прошлым и буду­щим (если бы не я, был бы кто-то другой). Этого отнять невозможно.

Как раз я находился (и другие люди рядом со мной) в ме­сте, где публика, принимавшая мой театр, была публикой другого театра. Это перекочевавшая публика. Для нового человека это были басни дедушки Крылова, я понимаю. И критика тоже... Они были попутчиками иногда, но ждали своих героев.

В конце концов я оказался в странной ситуации, когда самое лучшее место для меня в самолете. Я должен был бы сказать оптимистические слова, но то, что связано с работой, связано с оптимизмом. То, что связано с жизнью, пессимистично. Я желаю эту минуту отдалить.

Я не собираюсь ничего менять в правилах и творчестве и правилах творчества. Я не стремлюсь ни к каким усовер­шенствованиям, ни к каким успехам. Думаю, может быть, мои взаимоотношения с актерами меняются с качеством, в котором они находятся. Может быть, мне тоже надо по­думать. 1, 2 курсы меня поразили. Я был влюблен, все мне нравилось, но я ничегоне сумел передать, научить, просто молодость и невежество.

Мои отношения с ними были бы более лояльными, более милыми, если бы это были толькостуденты и мы иногдабы встречались.

Речь идет о завершении.Что будет происходить в 93-м, 95-м гг.? Я всегда мечтал о создании генерации.Я хочу за­вершить опыты лабораторные. Рано или поздно этот дом, где мы сидим, сидим с вами, будет построен (если летом не начнут рыть котлован, нужно жить совсем по-другому). Летом 95-го здесь должен быть Дом.

Думаю, репертуар сложится в этом сезоне. Мы много репетировали, и что-то опустится, это да, но репертуар, то есть все узлы завязаны, надо затянуть. И это в этом сезоне надо сделать — в этом.

Судя по тому, что происходит в Советском Союзе, можно ожидать чего угодно — война. Нам это не должно помешать, вот в чем дело. Я отдаю себе отчет, что такое этот сезон».

28 сентября 1992 г. 13-00, Москва, Сретенка

11-го поехал в Ростов поездом «Тихий Дон», можно сказать с оказией (сопровождал группу швейцарцев, и по­ездка в один конец получилась бесплатной). 13-го ездили к Танюше на могилку: мама, Вета, Толик, Нина (Сережа не поместился в машину). Осень. Холодно. Сильный ветер. У Танюши камень лежит на могиле. Мрамор белый, при­везенный из Омска. Большой, тяжелый. Но еще не все готово, еще не все. Но все равно главное уже сделано. Самое тяжелое, самое трудоемкое, слава богу.

Разговор после показа (5 сцен). Устремление к чему-то — понятие внутреннее или внешнее? Думаю, внутреннее. Мы ощущаем это как разворачивающееся событие. Ощущаете ли вы, что то, что в конце концов разворачивается, данов начале? Да. И это правильно. Это правильно сделанная работа. Ясно, что исходное событие всегда лежит в начале сцены. И оно может начать осуществляться сразу, но может быть в момент действия исходного события, может проис­ходить соединение игровой и психологической структур, то есть вы можете двигаться, не загружая себя сразу.

Нас должно интересовать действие, совершающееся здесь, сейчас! (В этом случае как никогда.)

15 октября 1992 г .

Вчера после репетиции долго разговаривали с А.А. вдвоем. О всей жизни театра. О третьем курсе (там опять студенческие неприятности). Потом вспомнились наши «путешествия». С горечью вспоминаем «Сегодня мы им­провизируем». Он говорит об этом спектакле, как о поте­рянном ребенке. Потом по секрету рассказал историю о гастролях в Париже «Серсо» в [Бобиньи] и все тяжелые пе­рипетии, с этим связанные. В один из самых тяжелых дней, когда все рушилось, проходя мимо «Комеди Франсез», он сказал (про себя, конечно) — здесь я буду ставить.

— Причем, ты же понимаешь, никаких даже малейших оснований к тому не было, наоборот, состояние было ужасное, предчувствие неизбежной катастрофы, провала. Я никому, конечно, не сказал тогда этого, но, кажется, в дневнике записано — буду здесь ставить.

Интересно, что до этого разговора я фантазировал, разбирая, почему он принял приглашение «Комеди Франсез».

17 октября 1992 г.

Было несколько дней «семейных» потрясений. Дети устали, появились пропуски и опоздания (не к Василье­ву, конечно). Он поднажал, потребовал и т. д. Начались сдержанные, но роптания. Тяжело, семья, дети и т. д. Что понятно. Расписание довольно жесткое:

11.30 — служба

12.00 — репетиции

14.00 — вокал, речь и т. д.

16.00-18.00 — репетиции

18.00-22.00- Васильев

Итого 10 часов 30 минут. Шеф рассердился, ушел с ре­петиции, пошли с челобитной, начались разговоры.

Он предложил решить самим закон жизни (распи­сание). Долго судили, рядили (я не стал присутствовать при этих разговорах), придумали удобноедля всех рас­писание, но тут демократия и кончилась, слава богу. Хотя уступки кое-какие он все-такисделал. Осталось с 11.50 до 22.00 (но служба общая только с 13.30). Итак, есть возможность для вариантов, но в остальном все принял и укрепил, «ропот» закончился, продолжается работа, нормальная.

Несколько дней очень холодно в «Уране», работаем в пальто и теплой одежде, и голодно.

I ноября 1992 г.

А.А. — «Это видно — тот, кто не участвует, убегает от действия, общего действия, еще и ворует воздух, просто ворует — это видно. Вы не представляете, как мне дороги эти часы, проведенные здесь с вами, как режиссер говорю.

Конечно, вы по-разному прошли эти годы, кто-то только сейчас постигает сущность. Но вы теперь в том периоде, когда уже нужно использоватьзнания. В целом весь ан­самбль в периоде нахождения себя как личности на сцене, художника, мастера. Коллективно вы в этом периоде. Если вы будете продолжать находиться в пионерском возрасте первокурсников, это все мимо будет».

5 ноября 1992 г.

Плохой день. А.А. не в духе. Одна работа заявлена. Оста­новил начало показа.

— А в конце этой недели я скажу, с кем я буду работать дальше и с кем я не хочу работать... (пауза). И скажу, что нужно делать тем, с кем не буду работать. Я должен идти вперед. Каждый день идти вперед.

Шеф говорил круто и открыто: «Стариков не уважать не позволю. Вы должны знать: я с ними уеду, а не с вами останусь» и т. д. Описывать все коллизии не буду, они того и не стоят, все тривиально. Как точно определил шеф — все начинается (разлад) не с творческих отношений всегда, а потом уже начинают делить методы и стили.