(Не) верю. В любовь

— Доброе утро, — девушка подходит ко мне, кладёт руку на плечо и целует меня в щёку. — Как твоя рука?

— Болит, — отвечаю честно. — Будто выкручивает изнутри.

— Может, ты обезболивающие выпьешь? Тебе ведь выписали?

— Да, выписали. Но у меня пока не так сильно болит, чтобы пить, — я пожимаю плечами. — Пройдёт.

— Ладно, смотри сама. Но не терпи, если болит.

У меня столько всего болит. Регулярно. Что я уже привыкла к боли, срослась с ней.

— Садись на стул, я сниму платок, — Ксюша снимает резинки и лёгким движением руки тянет платок наверх, после чего идеальные пряди падают мне на плечи. — Смотри, какая невероятная красота. Твои волосы, как настоящий щёлк, — с восторгом говорит Ксюша, чуть взбивая пальцами пряди.

Я поворачиваю голову к зеркалу и застываю. Я такой красивой в жизни не была.

— Спасибо, — шепчу со слезами на глазах, растрогавшись.

— Ты невероятно красивая, — девушка склоняется к моему плечу и шепчет на ухо. — Настоящий ангел.

Вижу в отражении Диму, который смотрит на меня с улыбкой и нежностью. Я замираю, ожидая, что скажет брат.

— Ты очень красивая, Алиса, — говорит тихо. — Папа был бы в восторге, если бы увидел, какой ты стала.

Я благодарно киваю и опускаю голову, чтобы скрыть слёзы. Я так сильно скучаю по отцу. По его запаху, голосу, смеху и походке. Мне всего этого не хватает. А самое ужасное, что со временем всё стирается из памяти. Я уже не могу чётко представить его лицо, фигуру, улыбку. Только изредка ловлю среди прохожих схожие черты и замираю, чувствуя боль под рёбрами. Его больше нет, но он так часто глядит на меня чужими глазами, улыбается чужими губами.

Я поднимаюсь со стула, стоящего у туалетного столика, иду к пакету, который привёз Дима. Достаю одежду и обнаруживаю, что вся она залита красками.

— Чёрт, Алиса, прости, — Дима сразу же замечает пятна. — Я думал, что они плотно закрыты. Чёрт.

Брат берёт пакет в руки и заглядывает внутрь. Поднимает на меня виноватый взгляд.

— Прости, я не хотел. Я куплю тебе всё новое.

— Ничего страшного, Дим. Я постираю вещи.

— Алиса, я тебе свои дам. У меня, конечно, размер больше твоего. Но ненамного. У меня есть сарафан чёрный, я в школе ещё носила. Он сорокового размера, должен сесть на тебя идеально.

Девушка открывает двери гардероба, достаёт чёрное платье с отложным белым воротничком и белыми рукавами.

— Я пойду на кухню, — Дима подмигивает нам, — а вы прихорашивайтесь.

Молодой человек оставляет нас в комнате. Я переодеваюсь в платье, поворачиваюсь к Ксюше, чтобы она застегнула молнию.

— Я же говорила, сядет идеально! — девушка хлопает в ладоши. — На меня оно уже мало, да и в университет такое таскать не станешь, я тебе его дарю.

— Ксюша, я не могу принять.

— Можешь, — говорит требовательно и с напором, мигом став похожей на брата. — Я его не ношу. Оно на меня маленькое, а на тебя село куда лучше. К слову, — она снова идёт к гардеробной, наклоняется и поворачивается ко мне, держа в руках чёрную лаковую обувь, — у меня выросла нога. Эти лоферы я надела всего раз, стёрла ноги в кровь и больше ни разу не надела. Примерь. У тебя нога узкая и маленькая.

— Ксюш, мне неловко.

— Неловко какать на столе, а я тебе просто отдаю то, что сама не ношу, — складывает руки на груди и смотрит исподлобья.

Через три минуты я стою перед зеркалом и с неверием рассматриваю своё отражение. Разве я могу быть такой? Ухоженной, красивой, привлекательной? Платье подчёркивает талию, делает меня не худой, а стройной.

— Просто невероятная красавица, — говорит шёпотом, опуская руки мне на плечи. — Я тоже до сих пор стесняюсь, когда родители покупают мне одежду, — признаётся девушка. — Они нас с Адамом забрали из детского дома семь лет назад, а всё ещё страшно поверить, что это правда. Этот дом, одежда, еда, а самое главное — любовь и забота. Я до сих пор просыпаюсь в ледяном поту, боюсь, что приснилось. Открывать глаза утром боюсь, чтобы не увидеть стены детского дома.

Я поднимаю левую руку и сжимаю пальцы девушки, пытаясь поддержать её.

— А эти вещи я покупала сама. У меня есть хобби, которое приносит мне деньги. Возьми их, пожалуйста,

— Хорошо, спасибо, — я разворачиваюсь и обнимаю девушку за плечи. — За всё спасибо. За твою заботу и такое доброе отношение ко мне.

— Было бы за что, — девушка отмахивается. — Иди завтракать, я немного позже спущусь, мне нужно сделать доклад на пару, я вчера совсем забыла.

— Ещё раз спасибо, — я неловко обнимаю девушку, целую в щёку и покидаю комнату.

Спускаюсь на первый этаж, захожу на кухню и с трудом не спотыкаюсь на пороге. Адам сидит за столом рядом с Димой и смотрит своими невозможными серыми глазами прямо на меня. Он резко сводит брови вместе и сжимает в кулаке вилку.

— Алиса, доброе утро, — слышу голос Ольги Захаровны. — Как прекрасно ты выглядишь. Садись за стол, завтрак уже остывает. Ты что будешь? Кашу? Яичницу? Тосты?

— Доброе утро, — мой голос больше походит на писк котёнка. — Можно, пожалуйста, яичницу.

Я прохожу к столу, стараясь не смотреть на Адама. Ольга Захаровна встаёт, накладывает мне на тарелку еду и ставит тарелку передо мной.

— Приятного аппетита, — она склоняется и рукой проводит по моей щеке.

— Спасибо, — улыбаюсь искренне, смотря на женщину, которая лучится любовью.

Я беру в руку вилку и приступаю к завтраку, не очень умело справляясь левой рукой. Вилка то и дело норовит попасть не туда, на губах остаётся желток. Я облизываю губы, тянусь рукой к салфетке. Кидаю взгляд на Диму, чтобы посмотреть, поел ли он, но мои глаза будто нарочно смотрят совершенно не в том направлении.

Адам сидит напряжённый донельзя. Смотрит на меня так, будто я успела сделать что-то крайне ужасное. На его скулах ходят желваки, глаза сужены. Я дарю ему хмурый взгляд, беру салфетку и вытираю губы.

Я съела совершенно всё, что мне положили на тарелку, хотя порция была большой. Слишком много переживаний выпало на меня в последние дни. И одно из них сидит напротив меня за столом.

Я хмуро размышляю над тем, куда делась его ночная гостья. Спит в его кровати до сих пор? Почему не спустилась на завтрак? Он настолько сильно её утомил?

Одна мысль назойливее другой. Я мрачнею с каждым мгновением всё сильнее. Мне не должно быть дела до того, кого Адам приводит.

Это глупо. Так глупо. Он ведь ясно дал понять, что я его не интересую. И судя по выражению его лица, он вовсе не рад видеть меня в этом доме. Я раздражаю его просто своим существованием. В горле резко пересохло. Я беру графин и пытаюсь налить воды, но левая рука, не привыкшая к таким нагрузкам, дрожит. Я проливаю воду мимо, а потом и вовсе роняю графин на стол. Он трескается, вода разливается по скатерти.

Я в то же мгновение сжимаюсь, закрываю голову руками, жду града ударов и криков о том, какая я криворукая и ничтожная.

— Мелкая, — слышу шёпот Димы у уха, — выдыхай. Ты не дома, слышишь? Никто тебя бить не станет.

— Алиса, ты чего? Расстроилась из-за графина?

— Простите, пожалуйста, — голос звенит от напряжения. — Я случайно. Я совсем не умею управляться левой рукой.

— Всё в порядке, милая, — женщина протягивает руку и мягко проводит рукой по плечу. — Это просто графин. Я его покупала на распродаже за двести рублей. Он не представляет никакой ценности.