(Не) верю. В любовь

— Привет, сестричка.

— Адам, где ты был? — спрашивает строго Ксюша.

— Пил, — откидывает голову назад и сглатывает гулко. — Забывался.

— С кем ты подрался? — девушка обхватывает его голову руками и требовательно заглядывает в глаза.

— А фиг его знает. Их было трое, они деньги забрали, — парень пожимает плечами и вскидывает глаза на меня.

Смотрит. Долго. Внимательно. Цепко. Скользит взглядом по растрёпанным волосам, заспанному лицу, майке, открывающей плечи и ключицы, руке в гипсе, по ногам и задерживается на пальцах ног, которые я поджимаю. Облизывается и снова возвращает взгляд к моему лицу. В серых глазах бушует шторм. Зрачки расширены, на лице неясная злоба.

— Дим, поможешь? — Ксюша поворачивается к любимому.

— Так я его притащил только, — вздыхает брат. — Давай.

Дима склоняется над Адамом, за грудки дёргает наверх, отчего трещит ткань, тащит парня в комнату.

— Я не знаю, что с ним, — говорит тихо Ксюша, прижимая руки к груди. — Он никогда таким не был. Редко куда ходил, почти всё время уделял учёбе. А тут уже второй день подряд в клуб ездит. Я не знаю, что с ним, — девушка ладонями трёт лицо. — Несмотря на то, что я старшая, он всегда меня защищал, заботился обо мне и спасал ото всех бед. А сейчас я хочу проявить заботу, но он не хочет разговаривать.

— Я хотела сказать тебе спасибо, Ксюша, — я поворачиваюсь к девушке и улыбаюсь.

— За что? — брови девушки взмывают вверх. — Что я сделала?

— Ты поговорила с Димой. Ты помирила нас. Точнее сказать, мы не ссорились, но лишь благодаря тебе мы поговорили. Этот разговор поменял во мне многое, заставил меня решиться уехать от родителей. Если бы я не знала о том, что они сотворили с Димой, я бы и дальше была послушной и слепой. А сейчас… Я будто только жить начинаю, — признаюсь с улыбкой. — И всё благодаря тебе.

— Ой, что ты такое говоришь? — Ксюша машет рукой, в смущении прикрывает лицо ладонью.

— То, что думаю. Дима никогда не скажет, что и где у него болит. Он всегда всё держит в себе. Но ты, твоя любовь, сделали его открытым.

— О чём секретничаете?

Дима совершенно бесшумно подкрался ко мне со спины, положил ладони на плечи и сжал.

— О тебе, — я запрокидываю голову назад, гляжу на брата. — О том, как мы тебя любим.

— Дим, что с Адамом? — с тревогой спрашивает Ксюша.

— Просто напился, — при этих словах брат почему-то сильно сжимает мои плечи.

— Но он вообще не пьёт. Никогда! — девушка в волнении кусает губы.

— Малыш, — Дима мягким, крадущимся шагом приближается к девушке и заключает в объятия, — он просто решил попробовать.

— На него это не похоже. А что если он связался с плохой компанией?

— Маленькая, — Дима обхватывает голову Ксюши руками, — там дело совершенно в другом.

— В чём? Ты о чём-то знаешь? Мне не говоришь? Он связался с наркотиками, а ты не говоришь, чтобы меня не расстраивать?

— Тише, — брат прерывает поток слов поцелуем.

Девушка тут же перестаёт быть натянутой как струна. Расслабляется. Вскидывает руки и хватается за плечи Димы. Мне бы уйти, но я слишком сильно хочу узнать, что с НИМ происходит. Но Дима отрывается от губ Ксюши, целует её в лоб и кончик носа, после чего говорит хриплым голосом:

— Завтракать пора, девочки. Ольга Захаровна попросила вас позвать.

Я разочарованно вздыхаю, так и не дождавшись ответа, иду в комнату, чтобы переодеться. Быстро меняю пижаму на домашнюю одежду и иду в ванную комнату. Умываюсь. Смотрю на своё отражение в зеркале, кусаю и без того красные губы. И размышляю об Адаме. Почему он меня сегодня так назвал? Холерой. Мне бы обидеться, но в груди лишь тревога. Я помню его лицо, покрытое ссадинами и синяками.

И я вновь не даю отчёта своим поступкам и действиям. Я открываю ящик, где находится аптечка, беру в здоровую руку и выхожу в коридор, воровато озираясь.

На носочках пробираюсь к комнате Адама. Надавливаю на ручку, дверь подаётся и отворяется. Заглядываю. Адам лежит на груди на кровати, подтянув под себя подушку и уткнувшись в неё лицом. Я медленно, стараясь не шуметь, подхожу к кровати.

В комнате неприятно пахнет перегаром. Но мой обострившийся нюх вылавливает нотки запаха молодого человека. Я вопреки всему втягиваю воздух чаще, чем это полагается.

Я опускаюсь на край кровати, открываю аптечку, достаю перекись водорода и вату. Бережно беру в руку ладонь Адама, кладу себе на колени. Вздрагиваю, когда его шершавая кожа соприкасается с моей. Несмотря на то, что парень неподвижен, меня всё равно прошибает ударом тока от макушки до пяточек. Я поджимаю пальчики на ногах, тихо вздыхаю.

Прикладываю вату к ссадинам на костяшках пальцев Адама. Он даже не шевелится. Спит крепко, не чувствует боли. Я закусываю губу, закатываю рукава рубашки выше. Всё предплечье расцарапано. Рана выглядит неприятно, её следует обработать.

Дышу через раз, медленно переворачиваю Адама на спину, дрожащими от волнения пальчиками расстёгиваю рубашку. Пуговицы слишком маленькие, не хотят поддаваться. Мои пальцы от волнения становятся влажными, ещё и одной рукой справляться слишком тяжело. Но спустя целую вечность, по моим ощущения, я расстёгиваю рубашку полностью, распахиваю её.

Щёки опаляет смущением. Я смотрю на совершенный пресс Адама, на тёмную дорожку волос, скрывающуюся под поясом брюк. Боже мой! Он совершенен.

Я отвожу взгляд, но он упрямо возвращается к кубикам пресса. Кончики пальцев покалывает от желания провести ими по его прессу, почувствовать тепло. Нет, жар тела молодого человека.

За окном кричит птица, вовремя приводя меня в чувства. Я продолжаю осторожно снимать рубашку с Адама. Хоть прошло шесть лет с того момента, как я неотрывно сидела у кровати матери и была её сиделкой, руки помнят, как быстро и осторожно снять одежду, не потревожив сон спящего.

Одной рукой управляться значительно сложнее, но я всё равно немного помогаю правой рукой, наплевав на запрет врача. Проходит пять минут, а Адам лежит на кровати без рубашки. Я сжимаю белую ткань в ладони и скольжу жадным взглядом по подтянутому телу.

Беру ватные диски, наливаю на них перекись, с осторожностью начинаю промывать раны на руках, предплечьях и груди Адама. Он морщится во сне, сжимает зубы, но глаз не открывает. Я замираю каждый раз, когда он издаёт тихое мычание, боюсь, что он проснётся и снова начнёт ссыпать оскорблениями. Всё ещё хорошо помню его вчерашние слова. Колкие. Злые. Пропитанные ненавистью.

Но удача на моей стороне. Я полностью обрабатываю раны на его теле.

Я откладываю ватные диски в сторону и беру бинты. Начинаю аккуратно обматывать его предплечья, стараясь не затягивать слишком туго, чтобы не нарушить кровообращение. Каждый раз, когда мои пальцы касаются его кожи, я чувствую, как внутри всё сжимается, становится горячо и волнительно.