Небоскребы магов

– Да зачем он тебе, – крикнул я безнадежным голосом, но сам знаю, уже такое не остановить, послал коня следом. – Ну олень, подумаешь…

Олень явно опережал, но, оторвавшись от преследователей, забывал про нас, начинал щипать траву, а когда видел приближающегося Фицроя, испуганно бросался наутек, и снова мы неслись, как два дурака, за животным, хотя в любом селе можно за бесценок купить хоть барашка, хоть теленка, хоть кабанчика.

Но почему-то добытый на охоте ценнее, и мы мчались и мчались по моей земле уже в обратную сторону, на восток, я начал уставать раньше коня от бесцельности и дурацкости погони, когда в конце концов поля кустарника начали заканчиваться, а впереди поднялась и стала приближаться стена леса.

Я надеялся, что там на опушке погоня и закончится, вон как Фицрой горячит коня, стараясь успеть догнать, однако олень успел вбежать в лес, мрачный и дремучий, с плотно сдвинутыми друг к другу высокими деревьями, и там исчез.

Я издали рассмотрел непролазную чащу, начал придерживать коня, но Фицрой с азартом вломился следом за оленем, в зарослях вынужденно соскочил на землю и побежал, где-то пригибаясь, чуть ли не падая на четвереньки, где-то перепрыгивая упавшие стволы лесных великанов.

Я остановил коня на краю леса, крикнул:

– Эгей!.. Ты где?

– Он тоже застрял, – донесся отчаянно-радостный вопль. – Иди сюда, возьмем голыми руками. Запутался рогами!

Я вздохнул, покинул седло, конь посмотрел на меня со снисходительным презрением.

– Жди, – велел я, но на всякий случай набросил повод на крепкий сучок. – Мы скоро. Наверное…

Глава 7

Лес в самом деле торжествующе дремучий, цепкий, деревья толстые и настолько высокие, что вершины тают в сверкающем оранжевом небе.

Я пробирался с трудом, где-то протискиваясь, где-то перелезая, мелькнула за деревьями яркая одежда Фицроя, вдруг донесся его горестный крик:

– Ну что ты ломишься, что ты ломишься?.. Спугнул…

Я продрался ближе, Фицрой разочарованно показывал на белый зад мелькнувшего далеко впереди оленя.

– Видишь?.. Тебя увидел!

– А тебя не боялся? – спросил я. – Возвращаемся?

– Погоди еще чуть, – попросил он. – Что-то с этим оленем странное…

– Посмотрим, – сказал я, – лес тоже странный…

Некоторое время протискивались между деревьями. Незаметно пахнуло свежестью, настоящим морским воздухом. Деревья впереди разбежались в стороны, я тихохонько охнул: впереди море, настоящее море… хотя нет, не море, а уютная такая бухта, даже бухточка, по берегам могучий строевой лес, абсолютно зеркальная гладь залива…

– Красота, – сказал Фицрой. – Озеро!

– Давай пройдемся по краю, – ответил я. – Как-то загадочно это… И маняще.

– Чем? – спросил я.

– Возможностями, – ответил я. – Возможностями, которых никто не замечает.

Он хмыкнул.

– Не знаю, что за возможности ты увидел. Вообще-то их у всех полно на дорогах, только мало кто нагнется, чтобы поднять. А другие так и вовсе отпихивают ногами. Любые возможности означают риск и работу, а кому это надо? Все хотят жить, ничего не делая.

– Я тоже такой, – признался я. – Но сейчас возможности очень уж велики. И раз уж никто другой не желает взяться, посмотрю сам, вдруг что получится…

– Ты о чем?

– Сперва обогнем, – ответил я. – Вдруг это не озеро?

– А что?

– Бухта, – ответил я. – Чует моя душа, если она у меня есть, что это бухта…

– Что такое… бухта?

– Отросток моря, – пояснил я. – Тихий такой, ласковый, мирный…

– Вернусь за конями, – сказал он.

Бухта, широкая посредине, оказалась с достаточно узким горлышком: мы ехали по самому краю, конские копыта расплескивают воду, а тот берег все приближается и приближается, и когда между ними осталось водное пространство, через которое даже я смогу перекинуть камень, впереди послышался шум накатывающих волн.

Деревья здесь стоят настолько плотно, что мы едва-едва протискивались между исполинскими стволами, а потом пришлось покинуть седла и протаскивать коней за повод между множеством то ли корней, вылезших наружу, то ли веток, что опустились к грязной земле и коренятся там, превращая дерево в подобие огромного паука на множестве неопрятных лап, опущенного в воду.

Наконец стало так тесно, что коней пришлось оставить, привязав к корням, а сами протиснулись навстречу все более громкому прибою.

Море открылось во всей исполинской красе, бескрайнее, сине-зеленое, что медленно становится оранжевым, как кипящее золото, мне даже не обязательно поднимать голову, чтобы увидеть, какое вышло солнце.

Волны катятся с величественной неспешностью, но Фицрой зябко передернул плечами.

– Красота, – сообщил он, – но страшноватая красота… Не представлял столько воды! С крыши твоего замка хоть и видно больше, но вот так страшнее…

– Зрительно? – подсказал я. – Ощущательно?..

– Ну да…

– Я тоже не морской человек, – признался я, – но когда мы с тобой поплывем открывать новые острова и материки, будем вспоминать этот момент…

Он посмотрел на меня дикими глазами.

– У тебя шуточки, глерд!.. Да я и по щиколотку не войду здесь в воду, если не буду держаться за дерево!

Я засмеялся.

– Топаем обратно. Пока наших коней не сперли. Увидели достаточно.

– Достаточно для чего? – спросил он.

– Да так, – ответил я. – Бухта совершенно скрытая, надо же! Так заросла, что даже и не знаю…

– А олень ушел, – сказал он со вздохом. – Наверное, уплыл, гад. Бывают олени водоплавающие?

– Здесь тихая вода, – напомнил я, – как в озере. И пресная, иначе деревья не росли бы такими гигантами. Река заполняет залив своими водами, а те потом выходят на морской простор.

Он сказал мне в спину:

– Теперь ночь не засну. Нужно будет среди твоих служанок выбрать самую толстую. Почему-то на толстой засыпаю лучше всего.

– Сказал бы хоть из культурности про красивую.

– Так я ж и сказал! Разве толстые не самые красивые? А красивые не толстые?.. Какие-то у тебя странные в таком простом деле взгляды.