Нечто

"И теперь мне снится"… одетый в оперного Бориса Годунова Борис Ельцин. Он выступает в свите, состоящей из депутатов Государственной думы и, широко раскрывая рот, поёт:

– О, совесть лютая, как тяжко ты караешь! Понима-а-ш-шь.

Позади него идёт двуликий Янус. С одной стороны головы лицо Гайдара, с другой – Чубайса. Рядом с Борисом под руку Наина, в роли мадам Баттерфляй. Она же – Чио-чио-сан, она же – Галина Вишневская (царствие небесное!), она же … (голос за кадром Владимира Семёновича Высоцкого):

– Элла Кацеленбоген, она же – Марина Панияд, воровка на доверии, сводня…, она же – жена Гуськова, она же – Женька из "А зори здесь тихие", она же… (тьфу, ты, заело!), она же – желе из нежелательного желатина. (Блин, ну и техника!)

"…над мостовой летит. Рукою манит… и улетела. И теперь мне снится…" наша бедная маленькая комната. Там, в моём далёком детстве, в таком родном и теперь уже почти чужом городе. Я болею. Лежу в кровати. Подходит мама – или это только её тень?

Я уже не знаю. Сон это или явь?

– Ничего, сынок, – шепчет родной голос, – ты просто споткнулся и упал. Это всё до свадьбы заживёт.

– Мама, – кричу я и не слышу своего голоса, – я у-ми-ра…

– Не бойся, мой мальчик, – говорит она. – Что "ты у мира"?

– ю-ю-ю-ю…

КРЫЛЬЯ

1

В конце января сего года в 15часов 48 минут Пётр Петрович Пусиков вышел из дома и неспеша направился к автобусной остановке. День по-зимнему мягко перетекал в вечер. Пётр Петрович не очень торопился – воскресенье и времени до назначенной встречи оставалось предостаточно.

Надо сказать, что Пётр Петрович был несколько в подпитии, только что из-за стола – они с женой отмечали выход Пусикова на пенсию – и, честно говоря, не очень-то хотел ехать на эту встречу – он бы с удовольствием пропустил ещё пару рюмок и вздремнул часок-другой. Но отменить намеченное мероприятие было уже невозможно и хочешь – не хочешь, а приходилось ехать.

Автобуса пришлось ждать долго – выходной, да ещё снегопад с утра, и транспорт ходил еле-еле. Пусиков продрог и уже терял всякое терпение. Слава богу в автобусе было тепло, народа немного, и он смог сесть у окошка. Ноги приятно грела электропечь. Пётр Петрович согрелся и, глядя на мелькающие за окном, постепенно темнеющие в розовато-голубоватых сумерках знакомые улицы провинциального города, стал слегка подрёмывать.

Через полчаса он вышел из автобуса на одной из центральных улиц, перешёл широкую улицу и двинулся по заснеженному бульвару мимо строящейся часовни и детской площадки к высокому зданию бизнес центра, стоящему вдалеке на перекрёстке.

Он был доволен после обильного застолья.

Сначала Петру Петровичу казалось, что всё в порядке. Но всё же, как ни спокоен был зимний вечер с его голубовато-розовым закатом и нежными медленно падающими пушинками, как ни молодцевато, словно крепенький огурчик на зубах, хрустел под меховыми сапожками Пусикова свежевыпавший целомудренный снег, всё же где-то в глубине сознания – хотя Петру Петровичу было сложно определить, точно ли сознания, поскольку он не знал, в какой части его обширного организма обреталось то, что называется этим словом – но точно где-то во внутренних пределах его тела затаилась некая точка, червоточина, эдакий паучок-червячок, которого и вооружённым-то глазом не углядишь. Однако Пусикову всё же сделалось неуютно. Это ощущение вдруг пошатнуло в нём уверенность в твёрдости и незыблемости бытия, прочности самого Петра Петровича и смысла его существования, как неотъемлемой и важной (по его мнению) части бытия, смысла неизвестно кем данного им обоим – Пусикову и бытию одновременно – Пусикову в ощущениях, а бытию запросто так вместе с другими вещами и причиндалами.

Но неприятное чувство быстро улетучилось.

Пока Петр Петрович переставлял ноги по январскому заснеженному тротуару что-то или кто-то, незаметно для Пусикова, следил за ним. Соглядатай – сгусток таинственной субстанции – невидимо парил в небе и автоматически изучал местность. Сгусток двигался медленно. С северо-востока пересёк центр города и завис над зданием цирка. Впрочем, никто не смог бы оценить – бесстрастно и холодно или с участьем и с интересом изучал «сгусток» нашу провинциальную бедовую область и её неказистых обитателей? Но «субстанция» всё же оказывала воздействие на окружающее пространство, излучая некое энергетическое поле. Всё живое, что попадало в зону этого излучения внешне оставаясь таким же, начинало – как бы это определить – мерцать и пульсировать внутри себя. Природу этого явления, за неимением научного определения, иначе как метафизической не назовёшь. Несомненно одно, у воздушного «наблюдателя» имелась некая, возможно телепатическая, беспроводная связь с той точкой внутри Петра Петровича, которую тот почувствовал надысь.

Обо всём этом Пётр Петрович не знал и не думал и даже, напротив, в пространстве между головой и желудком, после приятного и вкусного обеда взыгрывали веселые полу-видения, полу-фантазии, которые легко обретали в его просторном воображении разнообразные формы: некие полуобнажённые арабески, полные эротизма изгибы женской шеи, спины и бёдер. Всё это виделось ему где-нибудь подальше от этих заснеженных улиц, промозглых домов и застывших деревьев, желательно в пропитанных пряным влажным маревом зарослях тропических джунглей, где на лианах качаются шикарные райские птицы и обалдело кричат красно-зелёные весёлые попугаи – а не эти мерзкие галки и вороны: «Кар-кар…пугалы… растудыт вашу мамашу!» – и по тропинкам пробегают всякие дикобразы или, на худой конец, некие лемуры, а не эти вечные ободранные помойные коты, вроде вот этого полосатого.

Пусиков состроил гримасу пробегавшему мимо коту и приподнял свою собачью шапку, шутливо приветствуя пробегавшего мурлыку.

Из доклада капитана ФСБ Клаца Б.У. Начальнику 3-го отдела 4-го управления ФСБ полковнику Смотрящему И.О. о наружном наблюдении за объектом Пусиковым П.П. (псевдоним «П-III».)

«Одно несомненно: у воздушного иностранного «Наблюдателя» имеется некая, возможно, секретная, беспроводная связь с той «точкой» в утробе объекта (в дальнейшем именуемом «П-III»), о которой я уже имел удовольствие вам докладывать. Рентгеновское и инфракрасное сканирование «наблюдателя» положительных результатов не дало. Также не удалось определить ни вид, ни тактико-технические данные устройства. С некоторой достоверностью можно утверждать, что «точка» подобна электронному чипу и находится в теле «П-III», но, когда и при каких обстоятельствах там оказалась – выяснить не представляется возможным. Я вёл «П-III» от автобусной остановки на проспекте Независимости по бульвару Свободы до здания бизнес-центра «Икар», что на углу перекрёстка бульвара «Свободы» и улицы «Кровавого Воскресения». По дороге «П-III» нигде подолгу не останавливался и ни с кем в контакт не вступал, если не считать подозрительного вида полосатого кота, который, перебегая дорогу перед идущим «П-III», слегка подмигнул ему, а «П-III» улыбнулся в ответ и в знак приветствия приподнял свою дурацкую шапку. Доведя «П-III» до дверей б/ц «Икар», я передал наблюдение капитану Слепцову Андромеду Евлампиевичу – служебный псевдоним «Кайзер». (Уточняю, поскольку у нас в отделе имеется ещё один Слепцов, тоже капитан и тоже А.Е., только Александр Егорович, что Вам, товарищ полковник, и самому должно быть известно, а мне так кажный раз через это головная боль). Передав наблюдение за «П-III» Слепцову А.Е., следуя инструкции, я вернулся к подворотне, куда шмыгнул подозрительный кот, где и обнаружил последнего между дворовыми мусорными баками. Подозреваемый ужо было хотел ускользнуть от меня между гаражами, но оперативно-розыскной опыт и годы безупречной службы сделали своё дело, то есть злоумышленник, не смотря на оказанное сопротивление, был мною задержан, обыскан и исследован. При вскрытии никаких посторонних предметов, напоминающих электронные, а также оптические и иные устройства в теле задержанного обнаружены не были. Скорее всего, они были просто ранее шапочно знакомы с «П-III». Жаль, но служба, как говорится, есть служба – я обязан был проверить. Отсюда невинная жертва кошачьего трупа. Увы!.. После чего я разместился в кафе напротив входа в бизнес центр «Икар», где заказал чашку кофе, читал книгу «Семнадцать мгновений весны», ожидая выхода «П-III»».

Тут с Петром Петровичем произошло непредвиденное: он вдруг почувствовал острую боль в правой ноге, но прихрамывая, всё же продолжил путь.

Наконец Пусиков дотащился до нужного ему дома и со стоном поднялся по ступеням бизнес центра.

«Вроде здесь. Ну и название. Вот придурки! «Икар»! Вероятно, очень удачно идут дела у здешних бизнесменов!».

Но эта мысль была короткой и продолжения не имела. Впереди маячила назначенная на сегодня лекция или правильнее сказать беседа, поскольку Пётр Петрович предвидел, что придут человека два—три, не более.

«Пустая затея! А тут ещё нога отказала. Ну не идёт, сволочь, хоть ты что с ней делай!».

Пусиков предчувствовал, что будут у него ещё проблемы «с этими ногами» или «копытами», как он именовал их в минуты отдохновения и празднословия.

«А правую, вероятно, и вовсе придётся ликвидировать, как утлый, истаскавшийся и ставший никчёмным член. Да и каковский из меня лектор? – уныло думал Пусиков, подходя к стойке, за которой восседал седовласый, похожий на кайзера Вильгельма, швейцар. – Вот этот бывший кайзер и то подходит на роль лектора куда больше, чем я. Поменяться бы с ним местами».

Пётр Петрович мысленно стал переодеваться в швейцарскую ливрею: сначала поклонился Вильгельму, проговорил «добрый вечер, коллега», потом стащил с него форменные брюки, куртку, галстук и натянул униформу на себя. При этом нога напомнила о себе нестерпимой болью, и Пусиков понял, что на третий этаж ему так просто не подняться.

– Милейший, – морщась от боли, обратился он к виртуально раздетому швейцару, – тут такое дело, понимаете, майн либе, с ногой у меня проблема. Не могу идти. Может быть, найдётся у вас что-нибудь, – он пощёлкал пальцами в воздухе, – на что можно опереться?