Нечто

Янис. Это, смотря в каком контексте.

Янус. Может быть и наоборот, исходя из дискурса.

Пусиков. А у третьего вервь гнилая в пальте вместо петельки, шнурка какая-то несуразная, прости господи, или вовсе нулевой вариант. Тады как? Как, я вас спрашиваю, польты вешать? Нешто можно допускать без вешалков?!

Прасковья Ивановна. Не можно! Только по рецепту врача.

Пусиков. Во-во, Параша! Верно. Без рецепту и без согласно диагноза не велено пущать. А то пропустишь таковского без вешалки, а он кусаться или штаны сымать при дамах-то. Каково!?

Янис. Ну, в принципе, это само по себе не плохо и не хорошо. Если посмотреть объективно, то…

Янус. … и ретроспективно!

Евдокия. (Мечтательно.) Снимать нижнюю часть мужского костюма? Это может быть интересно.

Школьница. … и перспективно!

Пусиков. И как быть с нём? Или не быть? Не пора ли нам, господа, от драмы перейтить к прозе?

Янис. С нём?.. а может быть, с нёй?

Янус. Нет, я желал бы больше крутануться с нёй, чем с нём.

Пусиков. Давайте перестанем завидовать телеграфному столбу.

Прасковья Ивановна. (Звонит телефон. Поднимает трубку.) Аптека!

Евдокия. Клиника!

Пусиков. Параскева права! Я уж третий месяц на посту, как вкопанный и без единого замечания. Как перст! (Громко.) Заметьте, без единого! (Плачет.)

Янис. Успокойся, дедуля, всяк сверчок…

Янус. Получи пятачок! (Протягивает Пусикову монетку.)

Пусиков. (Берёт монету, пробует на зуб, кладёт в карман.) А тут ещё эта нога! Какой же я швейцарец-страж-рыцарь без ноги, а?

Школьница. Без ноги ты, дедушко-дедунька, хромая кура!

(Хватается за живот, сгибается пополам, смеётся.)

Пусиков. Цыц, мелюзга!

Янис. Ведь скоро уж чемпионат всемирный. Господа-футболисты шарики съедутся футболять. Знаменитости со всего глобуса! (Показывает руками шар.) А что мы им представим? Хромого Пусикова? Срамота!

Янус. Жутко страшный кошмар!

Пусиков. Я вам морду набью… две… обоим… (Бросается на братьев. 1 Близнец бьёт его кулаком в живот, второй – ногой под зад. Пусиков падает. Братья продолжают бить его ногами. Он, лёжа, пытается заслониться руками от ударов и кричит.) Стоп! Сто-о-о-п! Если бы я только знал, точно знал для чего, то десять лет стоял бы столбом на столбе. Да что там десять! Двадцать, а может и все тридцать…пусть бы через меня текли, бежали телеграммы и мелкий ток, через тело моё, вены, жилы, нервы! (Братьям надоедает бить Пусикова, и они отходят в сторону Довольные закуривают. Пусиков говорит тише.) Через мои дурацкие мозги. Всё лучше, чем лакеем. (Роется в кармане, достаёт монету, с размаху швыряет её на пол. Кричит.) Вот вам ваша подачка! Милостынька. Слёзы. Унижение моё!

Янис. «Warte nur, baldе…»

Янус. «Ruhest du auch».

Пусиков. Как же тут к чертям собачьим «ruhest du auch», отдохнёшь тут, когда бессменно на посту, в любые времена года. Вам бы только поглумиться над человеком!

Евдокия включает музыку. Звучит вальс Штрауса. Она кружится с Янисом, Школьница – с Янусом. Поют.

Евдокия. «Ueber allen Gipfeln ist Ruh…»

Школьница. «In allen Wipfeln sp"urest du…»

Янис. «Kaum einen Hauch.»

Янус. «Die V"ogelein schweigen im Walde».

(Вместе, радостно.) «Warte nur, baldе. Ruhest du auch».

Пусиков. (Поднимается на колени, молитвенно складывает руки. Поёт) «Над всеми вершинами покой. Во всех верхушках, чувствуешь ты, почти никакого дуновения. Птички молчат в лесу. Только подожди, скоро ты тоже отдохнешь». Ведь вот же покой, ни ветерка тебе, ни… и птички, о боже милостивец! даже птахи небесные помалкивают, чтобы, дескать, отдохнул…раб божий… (широко крестится, бьёт земные поклоны.)

Школьница. Точно! Cовсем uёber!

Янис. Тебе бы, дед, кадило – цены б тебе не было.

Янус. Ага! И этот, помазок… (Показывает пальцами бородку клинышком.) кропить…

Янис. Параолимпиец!

Евдокия. Лектор! Кому сказать – обхохочешься… Доктор!

Все, кроме Прасковьи, смеются и продолжают весело кружиться вокруг Пусикова.

Прасковья Ивановна. (Кидается к Пусикову, пытается поднять его с колен.) Пусёночек мой! Встань. Они мизинца твоего не стоят. (Остальным.) Чего ржёте?

Пусиков. (Опирается на Прасковью, встаёт.) Ты знаешь, я только сейчас увидел эту озарённую божественным светом явь: мороз, снег, весело и ничуть не страшно! Как тогда в Клину! Помнишь? Полёт в санях. «Открыты шея, грудь и вьюга ей в лицо!..» Ведь всё у нас было, могло быть… Прости меня. Не поверил тогда, испугался. Счастье – очень тяжёлая вещь! Только сильные могут быть свободны и счастливы.

Прасковья Ивановна.

(Обнимает Пусикова и прижимается к нему всем телом.)

«Ну, что ты, милый, успокойся.

Тебя я не покину никогда,

Как солнцу луч и взгляд глазам,

Тебе принадлежу и без тебя

Мне жизни нет.

Я всюду за тобой рабою верной

Последую. Ты только позови

И не гони меня.

Пусиков. Ведь беден я, Прасковья,

И не здоров.

Прасковья Ивановна. Пусть это так,

что ж за печаль! С тобою мы,

подобно двум церковным мышкам —

и корочкой сухою будем сыты,

а пуще нашей необъятною любовью

и голубиной нежностью моей…»

Пусиков.

Страшусь – несчастна будешь,

Коль под венец пойдёшь со мною!»

Прасковья Ивановна.

Не печалься. Полно.

Ведь я люблю тебя так сильно,

Что больше ничего не надо мне.

Гром. Стук в шкафу. Все, молча, замирают. Из шкафа выходит Посланец весь в чёрном с большой прямоугольной картонной коробкой.

Посланец. Excusez-moi! Monsieur Pussikoff? (Все показывают пальцами на Пусикова.) S'il vous pla^it.

Посланец передаёт Пусикову коробку. Ждёт.

Пусиков. Что? А?.. Сейчас. (Роется в карманах. Достаёт пачку долларов.) Вот, возьмите. (Отдаёт Посланцу. Посланец берёт деньги. Кланяется.)

Посланец. Merci. (Уходит.)

Пусиков открывает коробку. Вынимает и разворачивает большие белые крылья. Пусиков с крыльями в обеих руках обнимет Прасковью. Близнецы бросаются и вырывают крылья из рук Пусикова и топчут их ногами. Пусиков достаёт из карманов пачки с деньгами, побрасывает их в воздух и громко хохочет. Бумажки разлетаются и падают, словно снег. Музыка. Вальс. Влюблённые сжимают друг друга в объятиях. Пусиков и Прасковья в обнимку убегают тем же путём, что и Посланец.