Нечто

Янис. Шёсь це було, Янусь? (Поднимает с пола истоптанные крылья. Разглядывает их, переводит взгляд в сторону, куда ушли Пусиков и Прасковья, и так несколько раз, механически, как заводная кукла. Клацает зубами.)

Янус. А ху… ой, буй его знает, товарищ старший лейтенант! (В сторону.) Ё-моё, едва не нарушил закон. (Часто крестит рот.)

Евдокия (восхищённо смотрит вслед влюблённым). Улетели, ровно голубки! Ромео и Юлия!

Школьница. Круто, да, прикинь!

Янис. Надо бы вещдоки собрать. Подшить к делу. (Кивает на разбросанные по полу банкноты.)

Янус. Теперь замучаемся докладные писать, отчёты. О-хо-хо!

Вдалеке глухо гремит гром. Слышится неземная музыка.

Янис (прикладывает палец к губам). Т-сс! Тихо все! (Все замирают. Свет постепенно гаснет. Янис закидывает за спину связанные между собою крылья, ищет что-то в карманах. Вытаскивает огарок свечи. Чиркает зажигалкой. Зажигает свечу.) Так, по одному за мной, след в след. Шаг влево, шаг вправо – карается по закону. Шагом арш!

Звучит немецкий марш. Янис держит на вытянутой руке горящую свечу. За ним выстраиваются Янус, Евдокия и Школьница. Все начинают движение строевым шагом от одной стены к другой — и так по периметру до бесконечности.

Свет постепенно гаснет. Затемнение. Темнота.

3

Автобус резко тормознул. Пётр Петрович дёрнулся вперёд, чуть не упал с сиденья. Он несколько времени соображал, где находится. Двери с грохотом открылись. Из динамика женский злой голос прохрипел: «Остановка «Солнечный луч», следующая – «бульвар Свободы».

Он вспомнил, что ему надо выходить на следующей, но знал, что не выйдет. Автобус медленно подъехал к остановке и Пусиков видел, как сделал собачью стойку плотный мужчина средних лет в кожаной чёрной куртке, ожидающий кого-то у ларька. «Клац Б.У.!» – усмехнулся про себя Пётр Петрович и глубже спрятал голову в воротник пальто.

Он вышел позже на одну остановку и медленно, будто во сне, побрёл к круглому зданию цирка. Невдалеке – кладбище цирковых животных, которые всю свою короткую артистическую жизнь отдали арене. П-III и сам не знал, почему он приехал сюда и почему он ходит между каменными плитами и надгробными камнями лошадей, собак и мартышек.

Прямо над головой П-III, над городом, над землёй висела невидимая субстанция, объект или сгусток не понятно чего. Точка, которую он ощущал в себе, постоянно смещалась в его теле, и он сам как бы мерцал изнутри. Точка расширялась и постепенно заполнила всё внутренне пространство П-III, так что он, оставаясь в сознании, перестал быть Пусиковым Петром Петровичем. Невдалеке он увидел девочку лет двенадцати со светлыми кудрявыми волосиками в пушистой белой шубке, на поводке рядом с ней весело прыгал и улыбался, тоже белый и пушистый, королевский пудель.

Девочка бывшему Пусикову показалась знакомой, только видел он её очень давно, может быть в детстве. Он подошёл, взял девочку за руку и повёл её к цирку. Она не испугалась и не удивилась, а спокойно и молча пошла с ним. Что-то громыхнуло, сверкнуло и с бледно-серых небес посыпалось снежное конфетти. Оно вдруг начало падать так густо, что никто из прохожих не заметил, как от могильных камней вдруг стали отделяться неясные тени животных. Дружной гурьбой побежали к цирку львы и тигры, медведи и обезьяны, скаковые лошади и верблюды, собаки, голуби, кошки. Сзади тянулись, морские котики, тюлени и большие черепахи.

Цирк постепенно заполнялся. Уже рассаживались у своих пюпитров музыканты, готовились к выходу фокусники, клоуны, акробаты и тени животных, невидимые зрителям, разместились вокруг арены.

Скоро прозвучит первая труба и мужчина в белом фраке, внешне очень похожий на Кайзера из бизнес центра «Икар», громовым голосом произнесёт: «Мы начинаем представление!» Из-под купола грянет музыка, прольются разноцветные огни и всё потонет в волшебном мерцании и свете.

Тот, кто ещё недавно был Пусиковым, выскочил на ярко освещённую арену и стремительно побежал по кругу, несколько раз высоко подпрыгнул, под восхищённые возгласы и аплодисменты зрителей стал набирать высоту, поднялся под самый купол и исчез, словно растворился в воздухе.

4

Конец января. Ночь длинная, мутная, муторная. С криками животных или людей. Днём они существуют молча, а ночью, видать, им становится невмоготу.

Петру Петровичу Пусикову не спится.

В доме напротив из чёрной дырки окна на четвёртом этаже мужская нездоровая особь злобно матерится часа два подряд. Монолог: непрерывный поток словесной блевотины, в котором слышатся фамилии известных людей из телевизионного ящика, ненависть к инородцам, олигархам, правительству и ко всему окружающему пространству.

Потом коты. Их дикие переливчатые арии, прославляющие битвы за любовь, первенство в районе и продолжение рода. Раньше они придерживались хоть каких-то традиций: пик половой активности приходился на весенние месяцы, но теперь от долгого житья среди людей они поняли, что любовью можно заниматься круглый год.

Сосед Башмаков с первого этажа любит слушать громкую музыку в три часа ночи. У него получается так – днём он выпивает, общается с друзьями, устаёт страшно. Когда же, как не ночью, ему ещё послушать популярные мелодии? Жена, мадам Башмакова, видимо возражает ему, дескать, уймись – дочке утром в школу идти. Башмакову приходится вразумлять непонятливую, бессердечную жену. Часам к пяти битьё головы супруги и оставшихся стёкол в доме у Башмаковых прекращается. Музыка и шум стихают.

Теперь можно было бы заснуть, но Петру Петровичу не до сна, хочется кого-нибудь родить или убить. Пелагея, жена его, родить уже не сможет – возраст весь вышел.

Пусиков пытается вспомнить приятные моменты из жизни, хоть что-нибудь хорошее, но почему-то всплывает одна пакость. Самому стыдно, а не то, что кому рассказать.

Гадко, горестно, говённо.

Пётр Петрович ворочается во влажных от пота простынях. Он лежит на спине с открытыми, потом закрытыми глазами. Закрытыми – открытыми… Круглые часы на стене тинькают по голове и делают ночную жизнь Пусикова совершенно невыносимой. Жена его, Пелагея, давно спит, завернувшись в кокон своего одеяла, далеко от Петра Петровича на другом берегу широкого дивана. В пространстве между супругами течёт безразличный тёмный холодный поток безвременья. Ничего уже не хочется возвращать, исправлять и бередить. Будить жену у Пусикова желания нет. Зачем? Всё, что необходимо сказать друг другу, они уже давно сказали.

Как это произошло и почему? Пётр перестал летать во сне. А ведь ещё так недавно полёты случались почти каждую ночь. Была какая-то круглая ровная лужайка или лесная поляна. Он разбегался по кругу. Бежал. Подпрыгивал вверх, с каждым разом всё дольше зависал в воздухе. Набирал скорость и вот уже окончательно отрывался от земли и парил, быстро и мощно, словно птица, работая согнутыми в локтях руками. Поднимался над холмами, над древним городом, над толпой зевак. Фигурки их казались сверху маленькими, игрушечными. Люди удивлённо – он не мог разобрать, радостно или злобно, – что-то кричали ему снизу, округляли рты, махали руками, тыкали пальцами в небо. Петя мог свободно зависать в воздухе или, чуть подрабатывая локтями, набирать и сбрасывать высоту. Из бездонной глубины небес растекался и пролетал сквозь его тело ровный и тёплый свет, касался земли, золотил и ласкал покрытые лесом горы, черепичные крыши домов, колокольни, кресты, купола церквей и костёлов. Просыпаясь, Пётр Петрович долго хранил внутри ощущения радости, свободы и силы. Мог, а теперь…