Нечто

Янус. Боже, сколько пафоса!

Янис. Всё-то у него с подвывертом. В простоте и словечка не вымолвит.

Евдокия. Ой, я сейчас заплачу!

Школьница. Можно и я с тобой?

Пусиков. Чего там, девки, валяйте и так ужо мокренько! (Пауза. Смотрит на лужу вокруг ног Прасковьи Ивановны.) В общем, я надеюся, что выражу общее мнение, в том смысле, что лекция, а честнее сказать, беседа или, проще, беседка – удалась на славу.

Пусиков подаёт руку Прасковье Ивановне, помогает ей встать и забраться в шкаф. Закрывает за ней дверцу. Потом достаёт носовой платок, сморкается. Рассматривает платок на просвет, как будто в руках у него денежная купюра и он желает разглядеть водяные знаки.

Пусиков. Однако пора перейти к делу. Прошу к столу, господа.

Прасковья Ивановна выходит из шкафа. Все рассаживаются вокруг стола.

Пусиков (мрачно). Забавный случай, я вам доложу. Давеча был я в одном доме. В гостях у приятелей моих, Моториных. Закуски. Разговоры. Шарады. Выпивки, как всегда, не хватило. Спиртуоз весь вышел. После денатурату бензин в ход пошёл. У Моторина бензину этого пропасть: он на моторе в таксомоторе ездит. Супруга Моторина – женщина тоже культурная, мотористкой трудится. Что-то такое закручивает – я не знаю. А тут девчушка ихняя, пухленькая, шустрая такая, кудрявенькая, лет пяти, хвать со стола стакан – и чикалдыкнула залпом. Хватила, так сказать, в общем и целом. Мы и крякнуть не успели. Подумали: всё, кранты ей. А она, что бы вы думали? Нимало. Завелась с пол-оборота. Глазёнки загорелись. Раскраснелась вся. Ручками сучит. Урчит. Чисто моторчик! Даром что отец шофер! Петь принялась, «Барыню» плясать, а потом давай посуду со стола об пол крушить. Потеха! Еле угомонили. Умора! Ох уж мне эти Моторины! (Пусиков ещё больше помрачнел, утирается платком.)

Евдокия. Фи! Бензин. Как это не интеллигентно! От него, к тому же, говорят, толстеют.

Пусиков. Не-е-е. Это от солярки – она жирная. (Пауза. Наливает в чашку из самовара.) Между водкой и бензином, господа, прямо нету сейчас никакой разницы: всё гонят из нефти.

Янис. Неужели?!

Янус. Скажите, пожалуйста!

Пусиков. Точно так. Скоро все ликёроводочные заводы передадут «Роснефти» и будут разливать в пол-литры напрямую с нефтеперерабатывающих заводов. По трубе. А то все жалуются, что достояние страны утекает мимо нас. Но о чём бишь это я? Кажись, мы собралися послухать лекцию, а меня эвон кудой завернуло. Кстати, о крылышках.

Евдокия и Школьница подскакивают и начинают бегать вокруг стола, машут руками, словно крыльями. Сделав несколько кругов, садятся по своим местам.

Вот все бьются над загадкой: что такое «Чёрный квадрат»? А я вам отвечу, что нету тута никакой загадки. Всё это художник уделал по необходимости или, то есть, от голода. Сидит он в Немчиновке, в деревне своей зимой на даче у жены. Холод зверский. Еды нет, холстов нет. Он уже на мебели (машет руками, изображая квадраты мебели), а потом и на стенах начал пописывать.

Янис. Неужели прямо на стены?

Янус. Представляю амбре!

Пусиков. Потом на потолок перешёл, а когда жена увидела эти его художества и попеняла ему, то он и её самоё всю как есть изгваздал, как она ни извивалась. Она на полу лежит, плачет, кувыркается, а он, изьверьг, схватил кисть здоровенную и, знай, наяривает её лазурью берлинской и, кажется, краплаком ещё. А ей вот-вот на службу идтить в библиотеку. Беда! Через это она раньше времени разрешилась от бремени. Девочкой. Врачи потом сказали, что если бы в срок и без садизму – то был бы мальчик. А так девочка. Нате, извольте получить! Употребляйте с хреном. (Пауза.)

Но суть не в этом, а в том, что с голодухи у него в глазах всё время виделись то круги, то квадраты, то, обратно, треугольники. То есть очень отвлечённые от питания фигуры. Будучи природным реалистом, он их и воспроизводил на подручном материале, и ему пришлося для этого даже разобрать этажерку – женино приданое. Жена ему долго простить того не могла и хотела с ним развестись. Но после отошла. Совсем. Кажется, от того же голода и ревматизьма. Довёл-таки супругу! Глупо как-то получилось. Ну и квадрат всем встал поперёк горла. И даже Репин с Бенуёй окрысились – и ни в какую. И остальные братья-художники как-то озлились. А Луначарский, наоборот, за. Хотя тоже без фанатизьма, втихаря косоротился. Зато Троцкому приглянулось. А Ильичу – обратно. В общем, все смеялись.

Янис. А Бонч-Бруевичу?

Пусиков. Кого? А-а-а-а-а! Тому некогда было, у того дел по гоэрло. (Пауза. Пусиков, прихрамывая, выходит на середину кабинета.) Но между тем, всё же квадрат. Да, квадрат. Чёренький. А может, это у него и не только от голода? А там за окошком в Кунцево снег. Деревня заиндевелая. Русь. Белым белое всё. Зайцы всякие. Беляки по сугробам скачут. Постреливают. Зверьё! И Россия – неизвестная, страшная, злая. Прорубь на реке. Чёрная. Квадратная. Бух – и всё, нет тебя и ничего нет. Русская очень картина у него получилась. Дырка чёрная вместо Бога-то. Вместо иконы! И многие обосра… абстрагировались. Как это, дырке молиться? Чудно! (Возвращается к столу.) А Казимир говорит, что ничего, граждане, и дырке будете рады, и кланяться будете с превеликой охотой. Какая вам разница кому!

Янус. И тебе не стыдно? (Встаёт, бьёт Пусикова по уху.)

Пусиков. Чего это?

Янис. А ещё пожилой человек! (Встаёт, бьёт по другому уху.)

Пусиков. Ничего не слышу.

Янус. Понял теперь, что такое мировая гармония? (Бьёт кулаком Пусикова в живот.)

Янис. Ты откуда доллары взял, гнида? (Бьёт Пусикова по затылку.)

Пусиков. Чаво?

Янус. Товарищ старший лейтенант, может, спецсредства применить? (Трясёт клизмой.)

Янис. Хрен з им, Янусь, нехай ще поживе. (Пусикову.) Ну, колись, откуда валюта?

Пусиков. Это наследство… из Швейцарии. Я жениться хотел.

Янус. Жениться?

Янис. Жениться? На ком?

Пусиков. На женщине. Вон, на Прасковье Ивановне. Я деньги ей отдам, она их в печку бросит, а вы оба за ними полезете наперегонки и сгорите. От жадности!

Пусиков достаёт ещё одну пачку долларов и зажигалку, поджигает пачку.

Пусиков. Накось! (Поёт). «Гори, огонь, как Прометей, и для людей ты не жалей огня души своей… ля-ля ля-ля…».

Янис. Щас я из этого Прометея Нептуна сделаю!

Янис поливает Пусикова из огнетушителя.

Янус. Зубы заговаривает, вражина.

Пусиков (отплёвается, утирается). В общем, я надеюся, что выражу общее мнение, в том смысле, что лекция, а честнее сказать, беседа, или легче – беседка, удалася на славу. Бегите, пока не поздно!

Янис. Ты мне тут горбатого не лепи, лектор херов.

Янус. Опять зубы заговаривает. Так, может, по зубам ему, товарищ старший лейтенант?

Янис. Успеется. Он у меня скоро попляшет.

Пусиков. Так… так… хотя… нас впереди ещё ожидают танцы. (Пауза.) Нет, право, как подумаю да пораскину серым веществом мозга в разные стороны, так созерцаю наше прекрасное будущее во всём его блеске. Вот и Прасковья Ивановна подтвердит. (Громче.) Правда, Прасковья? (Прасковья Ивановна улыбается и утвердительно качает головой.) И совсем не важно, что у одного кого кролик на воротнике, а у второго, к примеру, бобр или, я извиняюсь, куница или выхухоль какой! Это без разницы. Потому всякий может соответствовать. Ведь правильно?