Неисправимые

Но надолго ли хватит Эдику этого благонравия? Оно вовсе не такое уж устойчивое. Хорошо, что он стал усердно готовиться к экзаменам, но ведь это не все. Разве самой позвонить Нилову? Или зайти к нему на работу? Завтра мне все равно надо быть на заводе.

6

Я не застала Нилова на заводе — он уехал в командировку. А потом зайти было некогда, да и не находилось достаточных оснований. Эдик перешел в девятый класс, у него начались каникулы. Правда, он опять подружился с Рагозиным и Тараниным, но как будто они все меняются к лучшему. Может быть, Эдик положительно влияет на своих друзей? Все-таки окончил восемь классов, из интеллигентной семьи…

Однако Эдик оказался самым слабовольным. И вот, избитый Петькой Зубаревым и пьяный, он спит на диване в детской комнате. Полковник Ильичев сам звонит Нилову домой.

Нилов прибегает минут через двадцать. Тут полно народу: Коля Рагозин с матерью, Борис, Зоя Киреевна, несколько бригадмильцев. Нилов ищет среди них Эдика, не находит и пробирается к столу, за которым сидим мы с полковником.

— Вы сказали… мой сын… Вероятно, это ошибка…

Его губы бледны до синевы и дрожат, но глаза глядят сквозь очки с надеждой: может быть, это все-таки ошибка. Полковник гасит эту надежду.

— Вот ваш сын.

Нилов оборачивается. Эдик лежит на левом боку, одна рука свесилась на пол, из полуоткрытого рта спускается жгутик слюны. Лицо в синяках. Рубашка вылезла из брюк.

Нилов смотрит на сына остановившимися глазами. Он точно окаменел. Он как будто все еще не может поверить, что это его сын.

— Видно, немало хватил, — злорадно проговорил кто-то.

Нилов вздрогнул, точно его хлестнули бичом. Он повернулся и, тяжело волоча ноги, направился к выходу. Полковник остановил его.

— Товарищ Нилов, задержитесь. Необходимо кое-что выяснить.

Нилов взялся рукою за очки, стал снимать их и никак не мог освободить одну дужку. Наконец рванул с силой, справился с очками.

— По-том, — с трудом выговорил он. — Пожалуйста, потом. Я должен… немного прийти в себя. Какой стыд… Никогда не думал, что мой сын… до такого позора…

Полковник не удерживал его.

Поздно вечером Нилов вернулся. Все уже разошлись, я была одна. Эдик по-прежнему спал. Нилов бросил на него неприязненный взгляд и отвернулся.

— Это правда, что он участвовал…

— В грабеже? Правда, — сказала я.

— Его будут судить? Моего сына будут судить?

— Он заслужил это, — уклончиво ответила я.

— А сейчас… он арестован? Я не могу взять его домой?

— Берите…

Мне казалось, что за несколько часов Нилов постарел и осунулся, как после тяжелой болезни. Стало жаль его. Я хотела сказать, что ребят, возможно, не будут судить, но так и не сказала. Еще не знала сама. И к тому же мне пришло в голову, что чем труднее переживет Нилов случившееся, тем лучше. Уж теперь он не скажет: «Я отказываюсь верить».

Пока я размышляла об этом, Нилов разбудил Эдика, помог ему подняться. Я заметила на лице Ивана Николаевича выражение невольной брезгливости, словно он не к сыну прикасался, а к паршивому котенку.

— Я должен зайти к вам, товарищ лейтенант? — почтительно спросил меня Нилов-старший.

— Да. Завтра, пожалуйста.

— Это Вера Андреевна, — сонно проговорил. Эдик. — Ты разве не знаешь, папа, что это Вера Андреевна?

— Эдик пусть придет ко мне утром, а вы зайдите после работы.

— Хорошо, — покорно проговорил Нилов.

И вдруг спрятал лицо в ладонях.

— Какой стыд! — прошептал он. — Какой стыд!

7

Я возвращалась из горкома комсомола, где было совещание, посвященное работе бригад содействия милиции, и вдруг увидела Нилова. Он ходил по улице против детской комнаты, заложив руки за спину и тяжело задумавшись. Это ожидание на улице было ему, по-видимому, очень неприятно. Вот он вскинул голову, огляделся. Высматривает меня, или боится встретить здесь кого-либо из знакомых?.. Я была уже почти рядом, но из-за своей близорукости он не узнавал меня. Пришлось его окликнуть.

Мы прошли через мой кабинет в детскую комнату и сели друг против друга за стол.

— Их будут судить? — спросил он.

— Нет.

Нилов провел рукою по глазам, потер покрасневшие веки.

— Мой сын… Жена ничего не знает, я сказал ей при Эдике, что он просто подрался с ребятами. Если бы суд… Но все равно, это ужасно. Я просто в отчаянии.

— Ну, отчаянием делу не поможешь…

— Я не спал всю ночь, — продолжал Нилов своим негромким проникновенным голосом — этот голос с первой встречи поразил меня. — Все думал. Об Эдике. О себе. О своей семейной жизни. И о вас.

Вот как. Даже обо мне. Вдруг захотелось сказать ему, что я тоже заснула только под утро, тоже всю ночь думала о его Эдике и о других ребятах. Но какое ему дело… Какое дело до моих мыслей этому высокомерному инженеру… Впрочем, сегодня он вовсе не выглядит таким заносчивым, как тогда, у полковника. Растерянный человек с прищуренными, печальными глазами.

— Меня на заводе считают хорошим работником, жена уверена, что я — прекрасный муж и отец, и я сам так же полагал до вчерашнего дня. Правда, Эдик неровно учился и проказничал в школе, но я не придавал значения мальчишеским выходкам. Но вчера… Вы и полковник говорили мне, что я плохой отец. По-видимому, это действительно так. И, должно быть, не такой уж хороший муж. И не столь талантливый инженер, каким считает меня начальство, да и сам я считал до сих пор.

Переход от сознания своей непогрешимости к самоунижению показался мне чересчур резким, я невольно улыбнулась.

— Нет, не смейтесь. Я открыл в себе тяжкий порок: равнодушие. В сущности, я живу, как заводной механизм. Срабатывают какие-то колесики, и я двигаюсь по своему кругу. Подписываю чертежи, покупаю жене к дню рождения дорогие серьги, целую дочку, прошу сына показать дневник. Но, понимаете, все это без волнения, без радости. Словно какое-то самое главное колесика во мне испортилось… Вам скучно все это слушать?

— Нет, но…

— Странно? Правда, все это не относится к делу. Сам не знаю, почему я начал так издалека. Пришел поговорить о сыне и вот разоткровенничался. Но если бы вы знали… В трудную минуту мне не на кого опереться. Светлыми мыслями я могу поделиться с женой, а горькими — не с кем. Она — слабая женщина. И потом ее мучает болезнь дочки — у нас девочка болела полиартритом и не совсем оправилась. Жена все внимание отдает Тане, а Эдик… Да он ее и не слушается. Я много думал об этом и решил, что наша по видимости дружная семья на самом деле совсем не такова. Правда, печальный вывод?