Неисправимые
Шрифт:
— Да, вывод печальный. Но тем более вам надо заняться Эдиком.
— Понимаю. Теперь понимаю… Знаете, что меня поразило?
— Что же?
— То, что вы, посторонний человек, раньше меня увидели опасность.
— Как раз в этом нет ничего удивительного. Родители часто оказываются близорукими…
— В данном случае это имеет буквальный смысл, — улыбнулся Нилов.
— Простите, — смутилась я. — Но ведь в самом деле, нередко папа и мама в собственных детях не видят недостатков и всему находят оправдание. Мальчик груб? Это нервы, переходный возраст. Плохо учится? Виновата школа.
Уже наступил вечер, в комнату надвинулся полумрак. Я встала, включила свет, вернулась на свое место. Нилов смотрел на меня и молчал. Почему он смотрит так пристально? Ничего интересного во мне нет. Синее платье с погонами, гладко зачесанные назад волосы, некрасивое лицо тридцативосьмилетней женщины.
— Скажите мне, как спасти Эдика, — горячо проговорил Нилов. — Я сделаю все…
Он даже выпрямился и подался вперед, всем своим видом подтверждая готовность следовать моим советам. А я… Я растерялась. Что ему посоветовать? Ведь он умнее и образованнее меня.
— Мне кажется, вы забываете, что Эдик уже не ребенок… Его интересы не ограничиваются алгебраической задачкой и порцией мороженого. Ему нужен…
Голос мой звучит неуверенно. Незачем, совершенно незачем так робеть. В конце концов, передо мною человек, не сумевший воспитать своего сына. Он непростительно виноват перед сыном.
— Ему нужен умный и сердечный старший друг. И таким другом для Эдика должны стать вы. Ведь вы сейчас не знаете, что его волнует, радует, огорчает, чем он увлекается… А надо знать.
Нилов смотрит на меня с пристальным вниманием, иногда кивает головой в знак согласия.
— Так. Все так…
— Пойдите с ним на охоту, на рыбалку, займитесь цветной фотографией — ну, я не знаю… Чтобы в чем-то сходились ваши интересы. А за внешним сближением наступит и душевное.
— Все-таки и мать во многом виновата, — робко говорит Нилов. — Избаловала мальчишку.
— Ей надо помочь, Иван Николаевич. Если вы не добьетесь, чтобы Эдик уважал и слушался мать, вы не добьетесь ничего.
Я уже вошла в свою привычную роль и преподношу Нилову целую лекцию о семейном воспитании. Эдик должен чувствовать постоянную заинтересованность родителей в его делах и мыслях. Влиять на него следует тактично, не оскорбляя самолюбия подростка. Надо добиться от него искренности во всем. Вместе решать сложные вопросы жизни. Вместе мечтать… И много еще наговорила я Нилову всяких полезных истин. Уж не знаю, помогут ли они ему.
Слушал он меня серьезно и опечаленно. Потом тихо заговорил.
— Проклятое равнодушие… Не знаю, как, почему оно меня одолело… Никогда не думал серьезно о сыне. Сыт, одет, ходит в школу — чего ж еще. А он не просто мальчишка, вы правы. Самостоятельный человек, хотя и очень юный. Пороть надо! — вдруг энергично воскликнул он.
— Что вы! Ни в коем случае.
— Надо! — настойчиво повторил Нилов. — Нас надо пороть, родителей.
— Ах, родителей, — засмеялась я. — К этому предложению охотно присоединяюсь.
Он тоже засмеялся и встал.
—
Вам пора отдыхать, Вера Андреевна, я вас задержал.— Нет, нет, что вы.
Один квартал нам было по пути, дальше мне предстояло идти одной по безлюдному и почти не освещенному переулку.
— Я провожу вас, — предложил Нилов.
Я отказывалась, я ведь всегда хожу ночами одна. Однако Нилов свернул со мной в переулок.
— Разве ваш муж не беспокоится, когда вы так поздно возвращаетесь?
— Нет. Обо мне некому беспокоиться.
— Вот как…
Нехорошо, что он меня провожает. Люди увидят и наплетут всяких небылиц. И сказать, чтобы вернулся, тоже неудобно. Ладно, пусть.
— Теперь я понимаю, почему Эдик бывает с вами откровеннее, чем со мной, — тихо говорит Нилов, когда мы прощаемся. — Вы такая обаятельная женщина…
Он задерживает мою руку в своей чуть-чуть дольше, чем следует. И мы расстаемся.
Я вхожу во двор, бегом поднимаюсь по лестнице. Сама не знаю, почему бегом. Ведь никто не ждет, как обычно. Обаятельная женщина… Это я? Какие глупости. Он благодарен мне за своего Эдика и из благодарности готов сказать, что угодно. А все-таки приятно. Обаятельная женщина — вот кто я, а не просто лейтенант милиции.
Смешно радоваться такому пустяку. Комплимент, да к тому же неискренний. Не надо было ему провожать меня… Как давно я не играла на пианино… Соседи, наверное, уже спят. Завтра будут ворчать. Но хотя бы что-нибудь негромко.
Осторожно трогаю белые клавиши. Сажусь и начинаю играть первое, что приходит в голову. Шуман, «Порыв». Забываю о соседях, которым надо спать. Забываю о своих мальчишках. Безраздельно отдаюсь потоку стремительной музыки, обновленная, помолодевшая, счастливая.
Стучат в стенку. Так я и знала. Обрываю игру, опускаю крышку пианино. И сразу что-то гаснет в душе. Как будто меня застали за чем-то запретным. Нарушила в полночь чужой покой. А если мне самой нет покоя? Ладно, пусть спят. Я не смогу сейчас спать. Оденусь и пойду бродить по ночному городу…
8
Начался учебный год. У Эдика все в порядке. Он иногда заходит ко мне, рассказывает о школьных и домашних делах. Август Ниловы провели в деревне.
— Вы не представляете, Вера Андреевна, какой там лес, — восторженно вспоминал Эдик. — Прямо волшебный, как на картинах Васнецова. Мы с папой на целый день уходили по грибы. Мама с Танюшкой где-нибудь около дома походят и все, а мы в такую чащобу забирались… Между прочим, он интересный, я даже не ожидал.
— Кто?
— Да отец. Про фронт мне рассказывал. Он, видно, не всегда был таким тихоней. В разведку даже ходил.
— Твоего папу очень уважают на заводе.
— Ему повезло. Воевал — интересно жил, инженером стал — опять интересно.
— Ну, воевать-то, положим, небольшое удовольствие. А инженером стать и тебе дорога не заказана. Ты теперь не думаешь, что учиться не имеет смысла?
— Запомнили? — Эдик с упреком посмотрел на меня. — Это я, конечно, глупость тогда сказал. Без знаний в наше время нечего делать. Только много ерунды приходится зубрить. Зачем мне это? А теорию космических полетов не преподают. Поневоле отстанешь от жизни.