Нелепые и безнадежные

– Да, знаю, – согласился Пивэйн, потирая глаза.

– К кому ни подойдешь, никто в меня не верит! – возмущался разгоряченный Крипи. – В Бога – может быть, и то поверхностно, а про нас совсем позабыли! «Неужто я так много выпил? Привидится же такое!» – вот что я слышу теперь! Были же времена, славные время. Демоном Поляны звали – о, какая почесть, а звучит-то как! А сейчас – тьфу! Никакого страха, ужаса, даже уважения, черт возьми! Тьфу!

– Тяжело тебе.

– А то! Не то, что раньше работенка была, а? – подмигнул чертенок. – Ходил за тобой по пятам, ты меня на плече катал…

Черт улыбнулся воспоминаниям, показывая маленькие острые клыки, выстроенные желтым частоколом в два ряда.

– А как же мне было не носить тебя? – хохотнул Пивэйн. – Ножки-то у тебя ведь совсем коротюсенькие, не поспевал за мной!

– Эй, эй, эй! Не смей тут! Не оскорблять!

Черт погрозил костлявым волосатым пальцем, выпятив рожки вперед, как теленок, возомнивший себя быком. Прямо-таки как в детстве.

– Так чего хотел-то? – вяло спросил Пивэйн.

Неожиданное появление черта не предвещало ничего хорошего.

– Я? – удивился Крипи, тыча пальцами в ребра. – Да ничего. Просто навестить…

– Я слишком хорошо тебя знаю. Чего ты хочешь?

Чертенок замялся в нерешительности, открывая и закрывая зеленый рот, проговаривая одними губами «а», «о», «у».

– Поговорить надо, – выдохнул Крипи, тень окутала лицо его, словно вуаль головку барышни.

– Что ж, говори. Я слушаю. Только давай быстрее, а то я помру раньше, чем ты скажешь.

– Да, да, конечно. Но-о-о… – протянул черт, выразительно подмигивая и кивая рожками на окно.

Шпионские сигналы не дошли до адресата, адресат лежал, закрыв глаза. Дурак.

– Не хочешь выйти на свежий воздух, нагулять аппетит? – хрюкнул Крипи, намекая открыто настолько, насколько мог.

– Я на твои окорока поглядываю, Крипи, и слюнки у меня так и текут изо рта. Аппетиту у меня достаточно, уж поверь.

Черт вздохнул, запрыгнул на столик, чтоб находиться на одном уровне с Пивэйном.

– Может, хоть на балкон выйдешь? – жалостливо спросил он. – Мне здесь не по себе!

– Нет, говори здесь, – отрезал лежащий лорд.

– Слушай, а тебя не смущает то, что сейчас происходит? – изумился Крипи.

Изнемогающий на жесткой кушетке собеседник вопросительно посмотрел на него.

– Я – бес второго уровня, Пив, – принялся разъяснять недогадливому подопечному Крипи. – И я до мурашек боюсь этого дома, тебя это не настораживает? Ни о чем не говорит, нет?

– Я знаю, что это место проклято. Отлично знаю. Давай ближе к делу, – раздраженно поторапливал его Пивэйн. Желудочный сок начинал разъедать жизненно важные органы. – Я хочу есть. Скоро придет Вими.

От этого имени черта передернуло.

– Бр-р-р, она и при жизни-то у тебя не ангелом была, а теперь…

– Не смей так говорить, она до сих пор жива, и ты знаешь об этом! – прорычал Пивэйн. Копье собственного голоса пронзило его барабанные перепонки.

– Живой труп – он, конечно, живой, – согласился черт. – Но все мы понимаем, что это уже не жизнь, Пив.

Крипи с неподдельной жалостью посмотрел на Пивэйна, и жалость эта не была безосновательной. Продать душу – и за что? Он хотел поступить как лучше, хотел спасти Вими, а сделал только хуже.

Он собственными руками толкнул Вадому в лапы Существа, коего даже черти обходят стороной. Теперь она принадлежит Дому на веки вечные, и отныне даже в Ад дорога ей закрыта. Лишь вечные бесплотные скитания ждут любимую сестру после смерти (ну, то есть окончательного уничтожения тела), лишь пустота и тьма.

Пивэйн понимал, какую страшную ошибку совершил, но исправлять что-либо было слишком поздно. Заключенную сделку уже не расторгнуть. Пивэйн мог лишь смириться, жить как раньше, отложив переживания о дальнейшей судьбе на пару лет, но даже с этим он, глупец, не справился. Поддался гневу и оказался в колонии.

Две глупости подряд – и жизнь разрушена.

Маленькая когтистая рука, размером меньше, чем детский сжатый крепко-крепко кулачок, похлопала по плечу Пивэйна.

– Ты облажался, но ты хотел поступить правильно, – утешал обладать руки. – С точки зрения логики, религии, морали – да, ты облажался, причем в полной мере, но ты сделал сестру счастливой. А ведь именно этого ты хотел, разве нет?

Невзирая на свой статус, зачастую Крипи давал не самые плохие советы. Он утешал одинокого мальчика с самого детства и теперь не мог не облегчить боль единственного, кто стал ему дорог.

– Не знаю, от чего мне тошнее: от того, что я натворил, или от того, что единственный, кто меня утешает, – это демон, живущий у меня под черепушкой, – горько усмехнулся Пивэйн.

Повисло молчание. Пивэйн прокручивал снова и снова беседу с господином в черных круглых очках, который подсел к нему в парке в день смерти Вими. Непосредственный Начальник Крипи.

Почему-то вспомнился Морал.

Крипи ходил вдоль стола, утопая копытцами в ворсе ковра, время от времени спотыкаясь, путаясь в вылезших нитках, чертыхаясь себе под нос.

– Ты видел Пламя, Пив?

– Да.

– Конец близок, – прохрюкал черт низким несвойственным ему голосом, подражая выражением лица и торжественной позой актерам дешевого театра.

Допускал кривляния даже в самых серьезных речах Крипи то ли от привычки, то ли от подсознательного желания смягчить удар, наносимый в самое сердце Пивэйна, мальчика, с которым он пробыл так долго.

Снова повисло молчание. «У всего на свете есть конец, почему же так неприятно осознавать свой собственный?» – думал Пивэйн.

– Конец… – задумчиво повторил он.

– Для тебя – да.

– А Вими?

– О ней ничего не могу сказать, прости. Я – твой демон, не ее. Но, – чертенок замялся, – давай на чистоту, Пив, ее судьба уже предрешена.

Немой кивок, и снова тишина.

– Зачем ты все мне это говоришь? – спросил вдруг Пивэйн.

– Хочешь – верь, хочешь – нет, но ты для меня не просто сосуд для души, которую Начальство так хотело заполучить для коллекции. Я, можно сказать, вырастил тебя, я ведь для тебя как отец!