Немоногамия

Я прохожу на кухню, слыша звуки гремящей посуды. Невовремя вспоминаю, что так и не перезвонила Титову и не договорилась с помощницей по дому об уборке. В голове вакханалия из мыслей — сложно сконцентрироваться на чем-то по-настоящему важном. Секунда — и я думаю о том, что у меня есть сотня оправданий, чтобы не смотреть в глаза Яну. Ещё одна — и размышления уходят уже в другое русло. Тонкие связывающие нас ниточки оказались не такими уж слабыми и намертво вцепились под кожу. Рвать их приходится с корнем и кровью.

— Привет, — обращаюсь к мужу, когда замечаю его у холодильника.

Ян оборачивается и бегло окидывает меня взглядом. Он в рубашке и брюках, на запястье заметно треснувшие после драки часы.

— Привет, — сухо отвечает.

— У тебя на брови до сих пор сочится кровь, — тихо замечаю.

— Ну и пусть.

Муж открывает бутылку воды с газом и присасывается губами к горлышку. Пьёт быстро, жадно. Я наблюдаю за тем как тонкая змейка воды стекает по его колючей щеке и оставляет влажный след на рубашке.

— Нужно было поехать в травмпункт и зашить – это дело пяти минут, — продолжаю разговор. — Извини, я не видела, что тебе рассекли бровь.

— Послушай, можно я обойдусь без твоих идиотских советов? – резко осекает меня Ян и вытирает губы тыльной стороной ладони.

Атмосфера на кухне давящая, некомфортная. Всё, чего бы я сейчас хотела – развернуться и уехать куда глаза глядят из дома, где когда-то мы мечтали растить совместных детей.

— Позволь я хотя бы пластырь наклею, — снова подаю голос.

Ян лишь пожимает плечами и садится на высокий барный стул, ожидая, что я всё сделаю сама. Впрочем, мне не сложно.

Я открываю аптечку, достаю оттуда вату, антисептик и пластырь с нарисованными ромашками. Каминский недовольно выгибает бровь, когда видит, что именно я собираюсь приклеить ему на лицо. Молчаливо спрашивает: другого не нашлось? Я лишь вымученно улыбаюсь и встаю на носочки между его широко разведённых ног.

— Будет больно, — на всякий случай предупреждаю.

После чего, не жалея, выливаю много антисептика на ватный диск и задерживаю дыхание, прикасаясь к израненной коже.

— Рассечение глубокое, — произношу на одном выдохе. — Наверное, останется шрам.

Я чувствую, что муж неотрывно на меня смотрит судя по жжению на щеках и губах. Мы близко и в то же время слишком далеко друг от друга.

Ян продолжает молчать пока я распаковываю пластырь и фиксирую его над левой бровью, расправляя края и стараясь действовать максимально осторожно.

— Готово, — отчитываюсь о проделанной работе.

Пытаюсь сделать шаг, чтобы отступить, но Каминский неожиданно опускает ладони на мои бёдра и рвано, со свистом выдыхает. В висках громко взрывается пульс, в горле пересыхает. Ян тянется ко мне губами и делает захват на шее. Его напускное равнодушие терпит крушение, точно как и моё.

В последний момент, чтобы не наделать ещё больших глупостей, я успеваю отвернуться. Ян мажет губами по моей щеке и болезненно стягивает волосы на затылке.

— Да блядь, — глухо произносит он.

Моё сердце обрывается и кубарем несётся вниз.

— Мы переспали, — говорю тихо-тихо.

То, что происходит сейчас между нами — это не про чувства и любовь. Это предсмертная агония с которой нужно как можно скорее покончить.

— Я уже догадался, — усмехается Ян. – Теперь что? Летишь в Штаты?

Глава 41.

***

Взгляд Яна становится жёстче. Он сжимает челюсти, хмурится. И я заранее понимаю, что адекватного диалога у нас не получится. Впрочем, после ночи, проведённой с Титовым, я на это и не надеялась.

По моему плану дальше следовало бы долгожданное молчание, полное разочарование в браке и совместное решение о разводе. Никаких скандалов и претензий.

Действительность оказалась иной. Каминский несмотря на злость, которой пропитана каждая его клетка — потянулся за поцелуем, а я чуть было не ответила.

— Да, лечу, — отвечаю как можно увереннее, хотя Вове до сих пор не сумела дать вразумительного согласия.

Ян кивает, будто этого и ждал.

— Ясно. Когда?

Его ладони по-прежнему лежат на моих бёдрах. В зависимости от настроения Каминский то нежно поглаживает, то грубо впивается пальцами в кожу. И я прекрасно знаю, что при всем желании не смогу сдвинуться с места пока он не отпустит.

— Как можно скорее. Вопрос с документами Вова решит.

Ян кривовато улыбается. Его ладони перемещаются на поясницу, заставляя меня упереться животом в крепкое тело и на секунду задохнуться от запаха, тепла и близости до сих пор любимого мужчины.

— Вижу, продуктивно провели ночь. Потрахались, распланировали будущее, — глухо произносит Каминский.

— Перестань, — толкаю его в плечи. — Надеюсь, ты не ждёшь, что я начну оправдываться?

Муж с лёгкостью размыкает объятия, и я тут же делаю несколько шагов назад, чтобы оказаться на более безопасном расстоянии, где все мои рецепторы успокоятся и придут в норму.

Ян поднимается со стула, подходит к окну. Открыв его настежь, находит в кармане пачку сигарет и щёлкает зажигалкой. Я не могу не смотреть как подрагивают его пальцы при каждой затяжке.

— Тебе будет лучше с сыном, — честно говорю. — Они нуждаются в тебе, Каминский.

В груди с новой силой дребезжит уснувшая обида. Из-за неё срывается голос, учащается дыхание. Я впервые озвучиваю то, что так сильно терзало меня долгие месяцы. Со временем боль притупилась, но стоило посмотреть в переписку — как вспыхнуло с новой силой. Пора наконец признать, что мужчина, которого я полюбила, мне не принадлежит. Помимо меня у него есть другая, более насыщенная жизнь.

«Что бы я делала без тебя, Ян?», — было написано в сообщении.

А я? Что буду делать без него я?

Адская смесь из ревности прокатывается от макушки до пяток, сокрушительно сжигая всё хорошее на своём пути. Я делаю вдох-выдох и проглатываю ком, застрявший в горле. Наверное, стоило раньше его отпустить.

— Спасибо за совет, — совсем недружелюбно отвечает Ян, выдыхая в окно серый дым и встав в профиль.

Я вижу как дёргается его кадык, как напрягаются плечи. О внебрачном ребёнке мы так ни разу и не поговорили.

Когда я только получила фото, то тут же позвонила Каминскому, пытаясь найти опровержение, но чем больше он говорил, тем сильнее я понимала, что муж давно успел получить новый статус. Вот только мне почему-то забыл или не захотел сообщить.