Неоновые Боги

Я беру Персефону на руки и встаю, игнорируя ее протесты, что она может идти. Нести ее прямо сейчас — это не то, что она может и не может сделать. Речь идет о том, чего я хочу, о том небольшом комфорте, который я себе позволю. Мне нужно подумать, а здесь я не могу этого сделать. Хотя я не знаю, чего я надеюсь достичь. Мы уже изложили наш план и прыгнули в свободное падение. Теперь пути назад нет. Независимо от того, каковы будут последствия, мы должны довести это до конца.

Мне просто нужно придумать, как сделать так, чтобы в процессе не погибли все, за кого я несу ответственность.

Глава 16Персефона

Я все еще перевариваю новую информацию, когда Аид выносит меня из комнаты. Я протестую против того, чтобы меня так тащили, но маленькой, тайной части меня это действительно нравится. По правде говоря, мне многое нравится в Аиде. Он колючий и властный, но даже спустя всего несколько дней я вижу в нем правду.

— Аид. — Я кладу голову ему на плечо и позволяю ровному биению его сердца успокоить меня.
–

Я знаю твой секрет.

Он поднимается по лестнице.

— Какой?

— Ты рычишь, огрызаешься и грубишь, но под коркой у тебя оооочень «липкий» центр. — Я

обвожу его верхнюю пуговицу указательным пальцем. — Тебе не все равно. Я думаю, что на самом деле тебе не все равно больше, чем любому из остальных Тринадцати, что иронично, учитывая роль, которую ты получил на Олимпе.

— Что заставляет тебя так говорить? — Он все еще не смотрит на меня, но это нормально. На

самом деле проще разговаривать с ним таким образом, не чувствуя, что он может прочитать мои мысли одним напряженным взглядом.

— Ты хочешь, чтобы Зевс заплатил, но не за счет твоего народа. И они — твой народ. Я

наблюдала, как ты ведешь себя с Джорджи, и снова с Джульеттой и Мэтью. Так бывает со всеми, не так ли? Они все прошли бы сквозь огонь ради тебя, а ты защищаешь их своим большим, задумчивым присутствием.

— Не думаю.

— Ты — само определение задумчивости.

Он фыркает.

— Конечно, меня это волнует не больше, чем твою мать. Она та, кто обеспечивает весь город

питанием и всем необходимым.

— Да, она такая. — Невозможно скрыть горечь в моем тоне. — Она очень хороша в своей работе,

но делает это не из милосердия своей души. Она гонится за властью и престижем. Чувство достаточности всегда находится за следующим горизонтом. Она собиралась продать меня Зевсу. Она не будет смотреть на это таким образом, но это то, чем была та помолвка — сделка. Она любит меня, но это второстепенно по сравнению со всем остальным.

Аид не сразу отвечает, и я поднимаю глаза, чтобы найти его со странным выражением на лице. Он выглядит почти… противоречивым. Я напрягаюсь.

— Что ты знаешь такого, чего не знаю я?

— Целый ряд вещей.

Я отказываюсь отвлекаться на эту дурацкую шутку.

— Аид, пожалуйста. Мы в этом вместе, так или иначе, до конца зимы. Скажи мне.

Чем дольше он колеблется, тем больше беспокойства начинает закрадываться. Он ждет, пока мы не дойдем до его спальни и дверь не закроется между нами и остальной частью дома, чтобы, наконец, ответить.

— Твоя мать выдвинула своего рода ультиматум.

Я не знаю, почему я удивлена. Конечно, она знала. Она не больше рада моему бегству, чем Зевс. Все ее тщательные планы пошли прахом из-за непослушной дочери. Она не смогла бы оставить это без внимания, если бы знала, где я нахожусь. Я извиваюсь, пока Аид осторожно не ставит меня на ноги. Это не делает меня более уравновешенной.

— Скажи мне, повторяю я.

— Если я не верну тебя, она прекратит поставки в нижний город.

Я моргаю, ожидая, когда слова выстроятся в порядке, который имеет смысл.

— Но это так… В нижнем городе живут тысячи и тысячи людей. Люди, которые не имеют ничего

общего ни с тобой, ни со мной, ни с Тринадцатью.

— Да, — просто говорит он.

— Она угрожает уморить их голодом.

— Да. — Он не отводит взгляд, ничего не делает, но дает мне честность, которую я требую.

Я жду, но он не продолжает. Конечно, это конец всему. Конечно, мы не можем продвигаться вперед с этим планом, когда пострадает так много людей. Барьер, отделяющий Олимп от остального мира, слишком силен, чтобы люди могли отправиться за продуктами, не говоря уже о том, что часть роли Деметры заключается в том, чтобы договориться о выгодных ценах, чтобы обеспечить каждому доступ к ресурсам для сбалансированного питания, независимо от их доходов. Без этих поставок люди останутся голодными.

Я не могу поверить, что она сделала это, но моя мать не блефует.

Я делаю медленный вдох.

— Я должна вернуться.

— Ты хочешь вернуться?

Я издаю слабый беспомощный смешок. — Ирония, если это можно так назвать, заключается в том, что единственное, что у нас с мамой есть общего, — это взгляд на горизонт. Все, чего я хочу, это освободиться от этого места и понять, кто я такая, если я не средняя дочь Деметры. Если мне не придется играть определенную роль, чтобы выжить, в какого человека я могу превратиться?

— Персефона…

Но я не слушаю.

— Я думаю, это делает меня такой же эгоистом, как и она, не так ли? Мы обе хотим того, чего

хотим, и нам все равно, кто еще должен нести убытки. — Я качаю головой. — Нет. Я не буду этого делать. Я не позволю, чтобы твои люди пострадали из-за моей свободы.

— Персефона. — Аид восстанавливает пространство между нами и мягко, но твердо берет меня

за плечи. — Ты хочешь вернуться?

Я не могу лгать ему.

— Нет, но я не понимаю, как это…

Он кивает, как будто я ответила не только на этот единственный вопрос.

— Тогда ты этого не сделаешь.

— Что? Ты только что сказал…

— Неужели ты думаешь, что я настолько наивен, чтобы доверять Тринадцати людям здоровье и

благополучие моего народа? Мы всегда были в одном шаге от того, чтобы разозлить одного из них и вызвать такой беспорядок. — Его губы кривятся, хотя глаза остаются холодными. — Мой народ не будет голодать. У нас достаточно ресурсов в нижнем городе. На некоторое время все может стать неудобно, но никто не пострадает непоправимо.