Неоновые Боги

Но Зевс?

Его репутация не сфабрикована. Даже если то, что он убил жену, — всего лишь слухи, то то, как он расправляется с врагами, — нет. Он не поддерживает свою железную хватку на Олимпе, будучи добрым и внимательным и уклоняясь от грубых звонков. Люди повинуются ему, потому что боятся его. Потому что он дал им повод бояться его.

Психея, должно быть, видит страх на моем лице, потому что она наклоняется и понижает голос.

— Я серьезно, Персефона. У нас все в порядке, и здесь все под контролем. Не смей

возвращаться за нами.

Чувство вины, о котором я очень старательно не думала в течение нескольких дней, грозит вцепиться мне в горло. Я была так сосредоточена на своем плане, на своей конечной цели, что на самом деле не задумывалась о том, что мои сестры, возможно, расплачиваются за это.

— Я самая плохая сестра.

— Нет. — Она качает головой. — Ни капельки. Ты хочешь уйти, и тебе следует уйти. Мы все трое

могли бы уйти, если бы захотели.

Это не заставляет меня чувствовать себя лучше. Это может на самом деле заставить меня чувствовать себя хуже.

— Быть в этом пентхаусе, быть рядом с этими людьми… Это заставляет меня чувствовать, что я

тону.

— Я знаю. — Ее темные глаза полны сочувствия. — Тебе не нужно оправдываться передо мной.

— Но мой эгоизм…

— Прекрати. — В голосе моей сестры проскальзывает резкая нотка. — Если ты хочешь кого-то

обвинить, вини мать. Вини во всем Зевса. Боги, вини всех Тринадцать, если хочешь. Мы не выбирали эту жизнь. Мы просто пытаемся пережить это. Это выглядит по-разному на всех нас четверых. Не извиняйся передо мной и, конечно, не называй себя эгоисткой.

У меня горло горит, но я отказываюсь предаваться жалости к себе настолько, чтобы плакать. Я борюсь за улыбку.

— Ты довольно умна для младшей сестры.

— У меня есть две замечательные старшие сестры, у которых я могу учиться, — она отводит

взгляд. — Мне нужно идти. Звони, если тебе что-нибудь понадобится, но не смей менять свои планы ради нас.

Ярость в ее голосе гарантирует, что я этого не сделаю. Я заставляю себя кивнуть.

— Не буду. Обещаю.

— Хорошо. Береги себя. Люблю тебя.

— Я тоже тебя люблю.

Затем она ушла, оставив меня пялиться в пустой камин и гадать, не совершила ли я ужасную ошибку.

Глава 19Аид

Сумерки крадутся по небу к тому времени, как я заканчиваю с различными делами, которые нужно было сделать сегодня, и отправляюсь на поиски Персефоны. Наша территория настолько подготовлена, насколько это возможно, к тому, что грядет. Я приказал своим людям сообщить, что могут быть перебои с поставками, и планировать соответствующим образом. Шпионы в верхнем городе находятся в состоянии повышенной готовности и готовы переправиться через реку в безопасное место. Все смотрят и ждут, что будут делать Зевс и Деметра.

Я устал. Действительно чертовски устал. Такого рода истощение, которое подкрадывается и тянет человека вниз между одним шагом и следующим.

Я не совсем понимаю, с каким нетерпением жду встречи с Персефоной, пока не вхожу в мини-библиотеку и не нахожу ее свернувшейся калачиком на диване. На ней одно из платьев, доставленных Джульеттой, насыщенного ярко-синего цвета, и она читает книгу. В камине потрескивает небольшой огонь, и сама нормальность этой сцены чуть не сбивает меня с ног. На долю мгновения я позволяю себе представить, что это зрелище будет встречать меня в конце каждого дня. Вместо того чтобы тащиться в свою спальню и рухнуть на матрас в одиночестве, я бы обнаружил, что эта женщина ждет меня.

Я отбросил эту фантазию. Я не могу позволить себе хотеть таких вещей. Не в общем, и не с ней. Временно. Все это временно.

Я беру себя в руки и шагаю дальше в комнату, позволяя двери тихо закрыться за мной. Персефона поднимает глаза, и затравленное выражение ее лица заставляет меня немедленно подойти к ней.

— Что не так?

— Кроме очевидного?

Я сажусь на диван рядом с ней, достаточно близко, чтобы быть приглашением, если она этого хочет, но достаточно далеко, чтобы дать ей пространство, если ей это нужно. Я едва успеваю устроиться, как Персефона забирается ко мне на колени и подтягивает ноги, пока не оказывается на моих бедрах. Я обнимаю ее и кладу подбородок ей на голову.

— Что случилось?

— Гермес доставила сообщение от моих сестер.

Я, конечно, знал об этом. Гермес, возможно, обладает сверхъестественной способностью проскальзывать мимо моих охранников, но даже она не в состоянии полностью увернуться от камер.

— Ты позвонила им, и разговор с твоими сестрами расстроил тебя.

— Я думаю, можно сказать и так. — Она расслабляется в нескольких дюймах от меня. — Я просто

сижу здесь, терзаясь жалостью к себе. Я эгоистичная дура, который запустил весь этот беспорядок в движение, потому что хотела быть свободной.

Я никогда не слышал, чтобы в ее голосе звучала такая горечь. Я осторожно поглаживаю ее в ответ, и она вздыхает, поэтому я делаю это снова.

— Твою мать не заставляли занимать позицию Деметры. Она хотела этого.

— Я в курсе. — Она проводит по моим пуговицам одним пальцем. — Как я уже сказала, это

жалость к себе, что почти непростительно, но я беспокоюсь о своих сестрах и боюсь, что я усугубила ситуацию, сбежав вместо того, чтобы просто следовать планам моей матери.

Я не уверен, что должен сказать, чтобы она почувствовала себя лучше. Одним из побочных эффектов того, что я единственный ребенок и сирота, является то, что у меня не так много социальных навыков. Я могу запугивать, угрожать и править, но комфорт — это за пределами моей компетенции. Я притягиваю ее ближе, как будто этого достаточно, чтобы снова собрать все ее разрозненные кусочки воедино.

— Если твои сестры хотя бы наполовину так же способны, как ты, с ними все будет более чем в

порядке.

Она издает дрожащий смешок.

— Я думаю, что они могут быть более способными, чем я. По крайней мере, Каллисто и Психея.

Эвридика еще молода. Мы защищали ее все эти годы, и теперь я задаюсь вопросом, не было ли это ошибкой.

— Из-за Орфея.

— Я думаю, он неплохой парень. Но он любит себя и свою музыку больше, чеммою сестру. Я

никогда не смирюсь с этим. Говоря это, она расслабляется, последние остатки напряжения уходят. Все, что требовалось, — это отвлечься. Может быть, я не так плох в утешении, как думал. Я откладываю информацию на потом, даже когда говорю себе, что она бесполезна. Время у нас уже на исходе, несмотря на то, что оно у нас есть до конца зимы. После этого не будет иметь значения, что я знаю, как утешить Персефону, когда она расстроена. Она уйдет.

Заманчиво использовать секс, чтобы отвлечь ее, но я знаю, что это не то, что ей сейчас нужно.

— Не хочешь выйти отсюда ненадолго?

То, как она оживляется, подтверждает, что это был правильный выбор. Персефона обращает на меня свои большие карие глаза.

— Правда?

— Да, правда. — Я подавляю желание сказать ей, чтобы она оделась потеплее. Мы не уйдем

далеко, и последнее, чего я сейчас хочу, это слишком сильно давить на нее, не тогда, когда она уже чувствует себя такой хрупкой. Я снимаю ее с колен и держу за руку, пока она стоит. — Пойдем.