Неправильный разведчик Забабашкин

Штабс-фельдфебель, услышав эти откровения, вновь зашёлся кашлем. Я было предложил постучать ему по спине, но он, помотав головой, отказался от этого и даже, вероятно, немного запаниковав, отшатнулся.

— Не надо! Сейчас пройдёт, — через минуту он наконец откашлялся и спросил: — С чего вы взяли, что у меня в наличии есть подобная квартира?

— Ну, вы же советский разведчик, а для немцев вообще шпион, — пожал я плечами. — Предположил, что по специфике работы у вас должно быть что-то подобное. Значит, я ошибся?

Тот на секунду задумался, а затем тяжело вздохнул.

— Не ошиблись. У меня действительно в имении есть, в общем-то, вполне подходящая квартира. И хотя это безумие, но я готов помочь и сдать её вам внаём, — обрадовал меня спаситель, а затем обыденным тоном добавил: — За разумную плату, конечно.

На этот раз закашлялся я.

— Чего?! За плату? Вы это серьёзно?

— Да, — удивлённо посмотрел на меня разведчик, явно не понимая моего скепсиса. И пояснил: — Тут так положено.

— Но…

— Не волнуйтесь, — перебил он меня, вероятно поняв, чем я возмущён. — Разумеется, деньги за аренду буду выдавать вам я. Это не станет для вас бременем. Вы же раз в месяц будете передавать всю эту сумму моей жене.

— Жене? — удивился я, пытаясь вспомнить хоть что-то об этом.

Но в памяти ничего не всплывало. В прочитанной мной биографической книге о жизни Антона Фёдоровича не было ни слова о том, что он был женат.

— Да, жене, — подтвердил он. Потом на пару секунд замолчал и, явно почувствовав себя немного неловко, пояснил: — Мы неофициально женаты. Там сложная ситуация, поэтому деталей раскрывать не буду. Скажу только, что фрау Лисхен — достойная женщина и очень щепетильная в денежных вопросах. Деньги, которые я вам буду выдавать, вы не должны тратить ни на что иное, кроме как на оплату квартиры. Фрау Лисхен никакой задержки с платежами не потерпит. Она только недавно выгнала двух жильцов: один курил в квартире, а другой попросил отсрочку. — Тут он немного засуетился: — Надеюсь, вы не курите?

— Не имею такой вредной и пагубной привычки, — сказал я и заверил приличного семьянина, что всё будет хорошо, и я ни в чём не рассержу арендодателя.

— И ещё вот что. Раз у вас нет исправных документов, то пока я не сделаю вам более подходящие, из квартиры вы выходить не будете. Это приказ!

Если до этого момента я послушно кивал, то, услышав последнюю фразу, перестал это делать и, чуть наклонив голову, удивлённо переспросил:

— Э-э, чего?

— Я говорю, документы…

— Нет-нет, я не о документах, — прервал я его. — Повторите, пожалуйста, последнюю фразу. Вы вроде бы что-то говорили о каком-то приказе?

— Гм, да, — чуть растерялся тот. — Я сказал, что вам приказываю не покидать квартиру без моего разрешения.

— Стоп машина! Возник вопрос!

— Какой?

— А с чего это вдруг вы раскомандовались?

— То есть?

— А то и есть! С чего это вы вдруг решили, что я ваш подчинённый?

— А как же иначе? — растерялся разведчик.

— А очень просто! Я ваш соратник! Я ваш товарищ по борьбе! В конце концов, ваш согражданин, брат и друг, а не исполнитель ваших желаний.

Разведчик потряс головой, нахмурил брови и недовольно произнёс:

— Но вы же сами пришли ко мне! Зачем, если не хотите сотрудничать?

— От сотрудничества не отказываюсь. Я хочу сотрудничать. Но слепо исполнять все ваши хотелки у меня совершенно нет желания. И этого я делать не буду. Уж простите, но я не хочу быть мальчиком на побегушках.

Я знал, что говорил. И знал, почему это говорю. Мне нужно было сразу же показать, что беспрекословно подчиняться я не собираюсь.

Его беспардонная попытка в первые минуты знакомства сразу же поставить меня на место подчинённого была мне хотя и вполне понятна, но очень неприятна. Более того, она меня буквально взбесила. Разумеется, я понимал, что в любой военной или военизированной структуре должно быть единоначалие. Без этого нельзя, иначе будет хаос и разброд. Но дело в том, что я в его структуре не был. И, более того, быть там не хотел и не собирался.

Сотрудничать — да. Беспрекословно подчиняться — нет. Ни в коем случае!

И мой демарш был обусловлен не просто какой-то мимолётной прихотью, мол, я сам по себе и сам всему голова, а основан на вполне конкретном знании. Или даже правильнее будет сказать — послезнании. И всё дело в том, что я с почти стопроцентной уверенностью предвидел, а можно сказать — знал, что будет происходить после того, как я соглашусь с тем, что теперь моим начальником является товарищ Живов.

И чтобы увидеть те события, что после моего согласия начнут происходить, совершенно не нужно было быть экстрасенсом или предсказателем. Достаточно было просто подумать и представить последовательность будущих шагов, которые разведчик предпримет после общения со мной. И шаги эти были для меня вполне очевидными: нет сомнения в том, что как только вопрос с моим местопроживанием будет решён, партнёр-командир в самые ближайшие дни по своим каналам (вероятно, с помощью рации) свяжется с Москвой и расскажет о моём появлении. Центр, после того как придёт в себя, естественно, попросит разведчика проверить меня ещё раз. Когда же они убедятся в том, что я — это я, то примут одно из двух решений.

Первый вариант. В том случае, если в Центре решат использовать мои навыки непосредственно на территории Третьего рейха, то заставят меня сидеть в квартире до часа икс, а после операции срочно эвакуируют в СССР через ту же Швейцарию.

Второй же вариант был почти идентичен первому. Только по нему в Центре не захотят использовать меня как снайпера в Германии, а сразу прикажут возвращаться на Родину.

Разумеется, я точно не знал, что именно меня ждёт после возвращения, но был абсолютно уверен в одном: с того момента, как я попаду в Союз, фронта мне больше не видать никогда как своих ушей. И на этом война с непосредственным ведением боевых действий для меня будет, скорее всего, закончена, что же касаемо дальнейшей судьбы, то очень вероятно, что я стану в том или ином виде подопытным кроликом.

Я уже сто раз думал об этом исходе и всякий раз приходил к одному и тому же выводу: с такими умениями, что есть у меня, меня просто никто и никогда не отпустит из своего поля зрения никуда. Про’на войну' и говорить нечего.

Да, это будет парадокс, но всё сложится именно так. Я — человек, обладающий уникальным ночным зрением. Нет в мире людей, которые видят так же, как и я. Я — человек, способный видеть на несколько километров вдаль и различать даже мелкие детали. В конце концов, я — человек, способный стрелять на эти дальние дистанции и, более того, с почти стопроцентной вероятностью поражать цели, ведя огонь почти без промаха. А теперь вопрос: можно ли такого человека отправлять на фронт?

Кажется, что да. Ведь где, как не на фронте, такой самородок, буквально прирождённый воин, мог бы достойно применить свои навыки против врага? Однако правильный ответ был совершенно противоположным. Потому что всегда будет существовать вероятность, что противник захватит бойца со столь уникальными умениями и использует его способности против нашей страны. Переметнувшийся в стан врага снайпер, поражающий без промаха всех и вся, включая высший командный состав РККА… Думаю, от одного только такого предположения всё военное руководство СССР попадает в обморок.

Да и кроме варианта использования меня противником в качестве снайпера есть ещё один. Руководство всегда будет небезосновательно опасаться, что в случае моего пленения противник сумеет изучить мой феномен, мою технику стрелкового боя и сумеет найти методику обучения своих бойцов. То, что это невозможно, никто даже предполагать не будет. Перед глазами у начальства будет стоять картина, когда десятки или даже тысячи гитлеровских снайперов, несущих смерть в любую погоду и в любое время суток, появятся на поле боя. Разве это не страшный сон, который, по их представлению, может стать реальностью?