Неправильный разведчик Забабашкин

— Скрепки? Гвозди? — удивился разведчик.

Пришлось в деталях рассказать ему о методе, с помощью которого мы сумели выявить как минимум двух предателей.

Одномоментно вываливая собеседнику столь большой объем информации, я надеялся на его память. Антон Фёдорович был профессиональным разведчиком и вряд ли мог бы успешно работать многие годы, если бы она у него не была развита.

На всякий случай уточнил:

— Вы запомнили?

— Да. Как свяжусь со своим начальством, обязательно доложу о вас, ваших просьбах и ваших идеях… гм… со скрепками и гвоздями.

— Поверьте, это довольно эффективный способ. И, конечно, его эффективность зависит от секретности.

— Я понимаю. Вы не беспокойтесь, всё передам. Посмотрим, что они скажут. А пока предлагаю мир, — вполне дружелюбно улыбнулся он.

Я прекрасно знал, что именно ответят из Москвы, но всё же улыбнулся в ответ и пожал протянутую руку.

— Мир, хотя мы, в общем-то, и не ссорились.

— Вот и хорошо, — уверенно пожал Живов мне руку. — Тогда пойдёмте в вашу новую квартиру? Тут недалеко.

Я покачал головой. Уже во время разговора, когда решил вопрос сотрудничества, я понял, что жить в его квартире не собираюсь.

Постарался донести до него эту мысль.

— Уважаемый Отто, дело в том, что ни вы, ни я не знаем, как в дальнейшем здесь сложится моя судьба. Я не профессиональный резидент, поэтому могу проколоться и засыпаться на чём-нибудь в любой момент. Одним словом, я не имею права подвергать вас риску. Если вдруг со мной что-нибудь случиться, то могут через вашу женщину, которая мне будет якобы сдавать жильё, выйти на вас. Поэтому спасибо за предложение и приглашение, но жить в той квартире я отказываюсь. Вы слишком ценны для нашей Родины, чтобы вами рисковать.

Говоря это, я абсолютно не врал. Его регулярно получаемые донесения Москва высоко оценит даже после войны. А это значит, что сведения, передаваемые им, очень важные и нужные.

Нельзя было его подставлять.

«Я человек горячий, мало ли что сотворю — и вся его работа пойдёт коту под хвост. К тому же и с документами у меня не всё гладко. Так что придётся поискать какое-то другое жильё».

Свои мысли я постарался донести до товарища разведчика. Я видел, что он с ними полностью согласен, но по какой-то причине, хотя и рад, отпустить меня не решается.

Наконец, внимательно дослушав приводимые мной аргументы, разведчик покачал головой.

— Нельзя вам самому искать жильё. Вы же сами сказали, что ваше лицо не похоже на фотографию в ваших документах. Хозяева квартиры могут что-то заподозрить и сразу доложат в полицию или гестапо. А если вас схватят, то вырваться оттуда будет невозможно.

— Но у вас я тоже не могу остановиться. Я же объяснил, почему.

— Гм… Ладно, тогда я могу вам предложить другую квартиру. Но она менее удобная и несколько шумная. Находится в Вустермарк. Это рядом. Соседний посёлок городского типа. Отсюда — одна станция на поезде. Но можно и пешком пройти — тут километра четыре.

— А на кого та квартира зарегистрирована?

— На одного офицера, который давно находится в отъезде. Но вы не волнуйтесь, он не будет против. Так как, согласны?

Я неопределённо пожал плечами. В общем-то, на первый взгляд, как мне показалось, данный вариант подходил больше. Но для полного прояснения ситуации, решил задать вопрос:

— А почему вы мне сразу её не предложили?

— Хотел поселить вас поближе к моему дому. Вы могли бы захаживать в гости к нам, пока якобы залечивали раны в отпуске по ранению. Мы бы с вами беседовали. Моя жена хорошо готовит, — пояснил он. — К тому же, та квартира, о которой идёт речь, она действительно не очень удачно расположена и правда очень шумная. Там ветки путей прямо под окнами проходят. Поезда часто следуют, к тому же составы там формируют. Вагоны прицепляют. Зачастую, очень громко там бывает.

— Ясно, — кивнул я, пытаясь вспомнить, а продаются ли в этом времени беруши.

«А то как спать-то по ночам, если там совсем уж громыхать будет?»

Но вспомнить не сумел, поэтому решил при случае зайти в аптеку и узнать о чем-то подобном. Если, конечно, слова и опасения разведчика подтвердятся.

Чтобы не терять времени на дорогу до вокзала и ожидание поезда, решили пройти пешком.

По дороге общались в основном о фронте. Немец наступал по всем направлениям, и у нас было о чём поговорить. Разумеется, резидента в первую очередь интересовало, как воспринимают войну красноармейцы и обычные советские люди.

От задаваемых вопросов я иногда впадал в ступор, сразу не зная, как ответить. Вот, например, что можно было ответить на вопрос: «А есть ли консервированные сосиски в Красной Армии?» Или: «А видел ли я советских граждан, радующихся приходу немцев?»

Я не знал, как правильно на все эти странные вопросы отвечать, поэтому говорил правду: никого радующегося не видел, как и не встречал никаких сосисок, в выпуске которых промышленностью СССР этого времени я вообще сомневался.

Отвечая на вопросы, я, в общем-то, понимал, почему именно Антон Фёдорович интересуется буквально всем, ведь на Родине он не был более десяти лет. И хотя в середине сороковых годов двадцатого века время течёт медленнее, чем в сумасшедшем двадцать первом, но всё же прогресс накладывает свой отпечаток на изменения жизни и уклада в обществе, и собеседнику они были очень интересны. К тому же нельзя забывать, что разведчик живёт и работает в стране, которая отделена железным занавесом, где блокируется любая информация, кроме пропаганды, выгодной Третьему Рейху.

Конечно, был он человек интеллектуально развитый и мог отличать зёрна от плевел. Этому способствовала и работа, обеспечивавшая его самыми разнообразными потоками информации. Однако вот так, с глазу на глаз, пообщаться с тем, кто воочию видел фронт, и может рассказать, что там происходит, он смог впервые. И я, несмотря на то, что был уставшим, рассказывал ему всё как есть, иногда по несколько раз пересказывая тот или иной момент, углубляясь в детали то с одной, то с другой стороны.

За разговорами мы довольно быстро добрались до Вустермарк и приблизились к стоящему на окраине двухэтажному четырёхквартирному дому, который можно было назвать коттеджем на четыре семьи.

— Вы будете жить на втором этаже. Квартира номер два. Если вас спросят, скажите, что сдал вам ее ефрейтор Ганс Моор. Сам же он уехал на Восточный фронт. Запомнили?

Вошли в подъезд и под светом тусклой лампы, горящей желтым светом, по деревянным скрипучим ступеням, поднялись на второй этаж. Подошли к массивной двери, покрашенной тёмно-коричневой краской.

Прежде чем войти в квартиру, разведчик внимательно осмотрел дверь.

«Ага, проверяет заранее оставленные маяки, по которым можно понять, входил ли кто-то в квартиру без ведома хозяев или нет», — догадался я.

Через полминуты, удовлетворенно кивнул, открыл замок ключом, вошёл сам, после чего зажёг свет и пригласил войти.

Квартира была двухкомнатной, с кухней и совмещённым санузлом. Никаких излишеств в квартире не было, если не считать одного напольного торшера. В остальном — обычные шкафы, кровать, стулья, столы. Пузатая тумбочка в углу, блеклые обои с цветочками.

Я вошёл в большую комнату и, подойдя к окну, понял, о чем меня ранее предупреждал разведчик.

С противоположной стороны дома, метрах в двадцати, располагалась железная дорога. Точнее, первый путь этой самой дороги. Через десяток метров от первого был второй, потом третий, четвёртый… Всего я насчитал двенадцать путей. За ними стояли, приткнувшись друг к другу, длинные ангары и водонапорная башня. Левее, в километре от нас, над рельсовым полотном горбатился узкий, но длинный пешеходный железнодорожный мост. Конечно, по желанию можно было пройти по нему, но я сомневался, что кому-то захочется подняться по лестнице на такую высоту, если можно преодолеть железнодорожные пути без лишних физических нагрузок.