Неправильный разведчик Забабашкин
Шрифт:
— Блин, да это прям станция Москва-Сортировочная какая-то! — расстроено прошептал я.
— Собственно, об этом и предупреждал, — напомнил Живов.
— Было дело, — вздохнул я и, прислушавшись, добавил: — Но вообще-то не так уж и шумно, как вы сказали.
— Это пока, — отмахнулся тот и приоткрыл форточку, чтобы освежить застоявшийся воздух в квартире. — А вот как пойдут поезда да эшелоны, вот тогда вы и поймёте, что именно я имел в виду. — Он повернулся ко мне и продолжил: — И знаете что, запомните адрес: Гартенштрассе, 8. Квартира №12. Она находится по другую сторону от сквера, где мы с вами разговаривали. Коль почувствуете, что это жильё вам не подходит, милости прошу туда. Ключ лежит под половиком.
Закончив с этим вопросом, коллега поинтересовался моим финансовым
— Помните, мы не в СССР, а на территории противника. Но если вдруг по какой-то непонятной причине, которую я, признаться, сейчас даже придумать не могу, вам всё же нужно будет покинуть квартиру, то ни с кем ни в какие разговоры не вступайте. Конечно, чураться людей не стоит, но и дискуссию заводить не нужно. Ваш акцент выдаёт вас с головой. Так что будьте здесь, набирайтесь сил. И ждите меня. Надеюсь, при следующей нашей встрече я уже буду с вестями из Москвы.
Далее он сослался на то, что ему завтра на работу: «А ведь ещё нужно до дома добраться», попрощался и ушёл, оставив меня одного.
Влетевший в окно на яркий свет электролампы ночной мотылёк бездумно лупился в стеклянный плафон, со стороны рельсовых путей несло чем-то острым и горюче-смазочным, а сама «новая» квартира пахла самой что ни на есть старостью — истлевшими тряпками, треснувшими от возраста досками, выцветшей краской.
— Что ж, теперь можно смело констатировать, что я нашёл свою тихою гавань, в которой наконец смогу хорошенько выспаться и отдохнуть, — хмыкнул я, прикрыл окно и отправился готовиться ко сну.
Москва. Первое управление государственной безопасности НКВД СССР
Дело не терпело отлагательств, поэтому заместитель начальника европейского отдела, занимающегося «старой Европой», майор госбезопасности Олег Сергеевич Греков, решился разбудить своего руководителя.
В последние дни из-за неважно складывающихся дел на фронте разведчикам существенно прибавилось работы за рубежом. Генеральный штаб требовал добывать разведданные о перемещение резервов, состоянии промышленности, военного потенциала, мобилизационного потенциала стран Оси. В первую очередь руководство интересовала Германия, потому что именно она была инициатором и основным действующим лицом при нападении на СССР. Конечно, были и отделы, которые занимались тем же самым, но по другим странам, что были в союзнических отношениях с Гитлером: Румыния, Италия, Япония. Но сейчас подлежащий срочному обсуждению вопрос, возник именно в Германии. Более того, в их столице — Берлине.
Там работал советский разведчик, который на протяжении нескольких лет успешно, добывал и передавал важную и почти всегда достоверную информацию. И хотя к сверхсекретной и стратегической информации доступа у него не было, тем не менее, данные от него были поистине бесценны.
И вот час назад этот агент неожиданно вышел на связь через резервную частоту, которая была предназначена для экстренных сообщений, и передал радиограмму.
После немедленной расшифровки и обработки текста стало ясно, что резидент попал в нетривиальную ситуацию.
Так как этот разведчик был непосредственно знаком с начальником Грекова старшим майором госбезопасности Николаем Всеволодовичем Ставровским, и тот часто интересовался, как у Живова дела, заместитель решил сразу же доложить о необычной радиопередаче своему командиру.
Ставровский, работавший практически без отдыха, после всего трёх часов сна был хмур и недоброжелателен. Однако услышав, что дело срочное, немедленно принял своего заместителя.
— Никак не могу выспаться, — потёр хозяин кабинета ладонями своё лицо, стараясь прогнать остатки сна. Поудобнее устроился в кресле, и, жестом предложив своем подчинённому присаживаться напротив, спросил: — Ну что у тебя там важного случилось в Берлине?
— Случилось, Николай Всеволодович. «Старец» вышел по запасному каналу.
— Вот как? В чём причина? Неужели он на грани провала?
— Вроде бы нет. Условный сигнал в шифровке отсутствует. Однако ситуация очень странная.
И в первую очередь, нас насторожил тон сообщения.— И что же там такого необычного? Не будем тянуть время. Читайте, — сказал хозяин кабинета, решив перейти к делу.
Заместитель кивнул, открыл папку и зачитал текст:
«Старец» — Центру.
Центр, срочно и безотлагательно требуется пояснение сложившейся ситуации. Только что со мной на контакт вышел одетый в форму немецкого офицера юноша. Он назвал себя Забабашкин Алексей Михайлович, который, как нам уже известно, имеет прозвище «Забабаха». Этот юноша рассказал, что после боёв под городами Новск — Троекуровск, блуждая по лесам, попал в плен. По его словам, это произошло якобы только вчера. Он утверждает, что после пленения немцы решили вывезти его в город Ольденбург, что находится в Германии, однако самолёт до места назначения не долетел, потерпев крушение. Забабашкину удалось покинуть место катастрофы. Далее же начинается самое невероятное. Юноша надел форму ликвидированного им немецкого офицера Вермахта, добрался до Берлина и вышел на меня. По словам Забабашкина, информацию обо мне он прочитал в валяющемся на земле архивном деле, что вывалилось из вагона, стоящего в железнодорожном депо города Новск.
У меня нет сомнения в том, что получил как минимум три сердечных приступа, когда узнал об этом! Я нахожусь в замешательстве и неистовом раздражении, когда представляю, что личные дела законспирированных разведчиков валяются в «столыпинских» вагонах провинциального городка, который находится чёрт знает где! Забабашкин утверждает, что все архивы сгорели при немецкой бомбардировке, однако на всякий случай я настоятельно прошу, рекомендую и даже требую немедленно отправить туда нашу авиацию и уничтожить то место, где находились эти потерянные архивы и личные дела. В том числе и мои! Далее после удара авиации я прошу выслать туда разведгруппы. Пусть они проверят полученный результат, удостоверятся в том, что все документы уничтожены, а заодно поищут в болотах на линии Новск-Троекуровск, лейтенанта госбезопасности Григория Воронцова. Тот уходил из окружения вместе с Забабашкиным и пропал. Возможно, если он жив и не попал в плен, то тоже может знать о судьбе архива и насчёт удивительного вояжа который совершил подчинённый ему красноармеец.
Кроме этого, тот, кто называет себя Забабашкиным, просит узнать о судьбе своих командиров, бойцов и медперсонала что, угнав вражеский самолет с аэродрома близ Троекуровска, позавчера днём по московскому времени вылетели в сторону фронта.
Также прошу Центр разъяснить, как и каким образом мне продолжать взаимодействие с неожиданно появившимся красноармейцем. И стоит ли вообще такое взаимодействие продолжать, особенно учитывая то, что объект сложный и с подчинением у него не всё в порядке. Как, вероятно, и с головой. В процессе общения он неоднократно жаловался на головные боли вследствие многочисленных ранений и контузий, однако от лечения объект отказывается, желая незамедлительных действий по уничтожению любого противника, коего он, если я с ним не буду сотрудничать, собирается искать самостоятельно. Предполагаю, что у ребёнка полностью сломана психика и, вполне вероятно, он сошёл с ума. Прошу Центр подготовить инструкции касаемо уровня взаимодействия с объектом,поскольку в случае, если мальчик действительно является тем, за кого себя выдаёт (а в этом, в общем-то, у меня уже нет никаких сомнений), то как работать с человеком, который жаждет только одного — мести врагу, я не знаю. Более того, считаю это опасным для нашего дела.
С нетерпением ожидаю ваших пояснений, разъяснений и приказов.
«Старец».
Стоит ли говорить, что, получив столь неожиданную и крайне необычную информацию, начальство впало в самый настоящий ступор, ибо то, что им сообщал проверенный годами и вполне надёжный агент, вообще ни в какие рамки не лезло!
После десятой попытки уместить в голове и хоть как-то систематизировать всю полученную информацию, хозяин кабинета, придя к неутешительному выводу, спросил:
— Он пьян, что ль, был, когда нам это отправлял?