Неприкосновенный запас

"Пора прыгать?"

А Содой кричит через плечо:

"Отвяжись!"

И вокруг трещат разрывы, и самолет бросает из стороны в сторону.

Зоя Загородько берет его за пуговицу и тянет. Он открывает глаза, смотрит на девочку.

– Ты что?

– Хочешь, я пришью тебе пуговицу?

– Так она не оторвалась, - говорит он, не понимая, чего она от него хочет.

– Но может быть, она оторвется, - говорит Зоя Загородько и опускает глаза.

А Василь трогает свой значок с изображением парашюта.

Самолет ложится на левое крыло и идет на посадку.

– Через три часа летим обратно. Как хотите, так и действуйте. Три часа на размышление, товарищи следопыты!.. Зоя, купишь матери дыню. Все!

Три часа дал на размышление ребятам папа Зои Загородько. За три часа они должны были разыскать партизанского командира Петра Ильича Лучина и узнать то, что не давало им покоя. Оборвется след или потянется дальше?

Вперед, красные следопыты - неутомимый народ, возвращающий имена безымянным героям, борющийся с забвением, как борются со злом! Не верьте ушам - уши могут недослышать; не верьте глазам - глаза могут недосмотреть. Верьте только сердцу.

11

Есть на земле гордые города, которые умеют весело жить и смело воевать, но не сдаваться. Эти города - узловые станции: сюда стекаются пути со всех концов света и завязываются узлом дружбы. Здесь говорят: "Умирать - так с музыкой!" С музыкой орудий и автоматов и с хриплым "ура!", от которого врагов прошибает холодный пот. Эти гордые города, как старые солдаты, в шрамах. И на их груди мерцают звезды героев. И они бессмертны, потому что на смену отцам приходят дети, и дети похожи на отцов, только моложе, задиристей, и у них легче походка.

Одесса - такой город. Говорят, в Одессе камни солоноватые от ветра, который доносит капли морской воды. А в камнях, из которых сложены дома, впаяны перламутровые ракушки. И под улицами, площадями, домами есть еще одна Одесса - подземная. Называется она - катакомбы. Фашисты шли на одну Одессу, а их встретили две: наземная и подземная. И было еще две Одессы, обрушившие на врага огонь, - морская и воздушная.

Но это было давно, а теперь раны затянулись. Светит раскаленное солнце. Прибой перекатывает камешки. Корабли здороваются и прощаются с городом.

Но может быть, камни города соленые не только от морской воды, но и от крови?

– Здравствуйте, нам нужен Петр Ильич!

Марат и его друзья замерли на полутемной лестничной площадке, а в открытых дверях перед ними стояла черноволосая женщина с темными, ввалившимися глазами. Она молча смотрела на ребят, потом сказала:

– Вы опоздали.

– Мы подождем, - сказал Марат, - у нас еще есть время.

– Понимаете, мы прилетели издалека, - пояснила Зоя.

– Он умер!
– сказала женщина.
– Вчера его похоронили.

– Как же быть?
– вырвалось у Марата.

– Пошли, ребята, - тихо сказал Василь.
– Простите за беспокойство.

Надо было уходить, но какая-то сила удерживала ребят у порога дома бывшего партизанского командира, который умер накануне их приезда. Словно стены дома хранили тайну судьбы Зимородка. Хозяйка тоже не торопилась закрыть дверь. Наконец она нарушила неловкое молчание.

– Чего вы хотели от Петра Ильича?

– Мы разыскиваем одного бойца. Мы были на его могиле...

– Как его фамилия?

– В отряде его звали Зимородком...

– Зимородок?
– Хозяйка дома произнесла это имя на свой лад, делая ударение на первом слоге. И на лице ее отразился слабый отблеск улыбки. Зимородок! Забавный был паренек. Он ходил в мою школу.

– Какой номер школы?
– не удержался Василь.

– У школы не было номера... Это была партизанская школа. Днем я учила ребятишек. Вместо считальных палочек были стреляные гильзы... А вечером учились бойцы.

В большой землянке были низкие, давящие потолки, а две коптилки, сделанные из медных артиллерийских гильз, стояли на столе и высвечивали небольшое пространство и классную доску, настоящую классную доску. Парты тоже были настоящие: видимо, их вывезли из уцелевшей школы. Но они казались очень маленькими и тесными, потому что за ними сидели здоровые дяди. Некоторые бородатые. При свете коптилок эти бороды выглядели как-то зловеще. Еще коптилки освещали лицо учительницы, молодое, удивительно красивое. Гладкие черные волосы были заплетены в косу. Учительница выглядела очень молодой, а ученики очень старыми, хотя были они одногодками.

– У нас кончился мел, - сказала учительница, - не знаю, как быть.

– Я раздобуду вам мел.

Из-за парты поднялся невысокий парень в пиджаке, застегнутом на три пуговицы. Его глаза весело горели: в каждом зрачке играл уменьшенный огонек коптилки.

– Где ты раздобудешь?

– Военная тайна. Завтра будет у вас мел.

– Как твоя фамилия?
– спросила учительница.
– Ты в отряде новичок?

– Новичок!
– ответил парень.
– Зовут меня Зимородок.

Бородатые ученики захихикали.

– Разве человека не могут звать Зимородком?
– спросил он, поворачиваясь к товарищам.
– Я могу свистеть иволгой.

Все снова рассмеялись.

– Вот чудаки, - чуть обиженно сказал парень.
– Я дело говорю, а они смеются...

– Послушай, Зимородок, ты сколько классов кончил?
– спросила учительница.

– Восемь.

– А мы за пятый проходим. Зачем ты пришел?

– Учиться хочется! Я и в школе любил учиться. Честное слово! Каждый день узнаешь новое. Решаешь задачу, которую вчера не мог решить. В первый раз читаешь стихи, и кажется: Лермонтов написал их специально для тебя, еще чернила не высохли...

Бородачи притихли. А молоденькая учительница слушала с широко открытыми глазами.

– По-моему, когда человек перестает учиться, он перестает жить. А на войне так хочется жить!

И тут он замолчал, смутился и, чтобы скрыть свое смущение, спросил:

– Так показать, как свистит иволга?

Учительница кивнула, и он засвистел. Свист был похож на голос флейты. И стены землянки как бы раздвинулись. И огромный густой лес с высокими деревьями и низким подлеском возник из этой птичьей песенки. Этот лес жил, двигался, одни деревья сменялись другими, маленькие делянки переходили в орешник, за орешником вставали медноствольные сосны. А свист иволги то приближался, то удалялся, такой родной и такой недоступный.

Комната партизанского командира Петра Ильича Лучина была небольшой и еще хранила устойчивый запах лекарств. У стены, в углу, стояла солдатская койка, застеленная серым одеялом. Над койкой висели тяжелая сабля с червленым эфесом и трофейный кинжальный штык, тоже в ножнах. На окне стояли растения с темной мясистой зеленью. Еще в комнате был рабочий стол с тисочками: видимо, бывший командир что-то мастерил.

Ребята сидели на стульях, а хозяйка дома - "партизанская учителка" стояла у окна.