Неприкосновенный запас

– Вот!

– Где он был?
– радостно спросила мама.

– В ванной. Я вспомнила: видела, когда мылась.

– Как он попал в ванную?

Мама взяла из рук дочери находку и стала запихивать ее в сумку. А фонендоскоп не давался, выскальзывал, словно был живым существом и не хотел в сумку.

– Тебе надо попить микстуру, - защелкивая сумку, говорила она папе, у тебя хрипы. А ты, - мама повернулась к Инге, - после школы разогреешь суп. Слышишь?

– Слышу, - отозвалась Инга.

Мама уже стояла у зеркала в белом медицинском халате и причесывалась. У нее были темные короткие волосы.

– И оставь свою привычку отдавать суп собакам. Слышишь, Инга!

– Слышу, - отозвалась дочь, откусывая от бутерброда.

– Я сегодня задержусь, - произнес отец, - у меня вызов к слону.

– Будь осторожен.
– Мама кончила причесываться и отвернулась от зеркала.

– Да уж...

Мама надела поверх халата плащ, поцеловала дочь, махнула рукой папе и скрылась за дверью.

И сразу стало тихо, словно в присутствии мамы все предметы двигались, мелькали, а теперь замерли.

– Ты не отдавай суп собакам, - повторил папа, - лучше дай им сосиску.

– Я пошла в школу, - сказала Инга.
– Пойдем?

– Да, да, - буркнул папа, захлопнув свой журнал, и вслед за Ингой зашагал к двери. Походка у него была неуклюжей. Он переваливался с боку на бок...

Инга помнила это утро наизусть. Словно оно повторялось бесчисленное количество раз, и девочка невольно запомнила его. Выучила.

Таким был последний день с мамой.

Иногда Инга просыпалась и в щелку видела, что в кухне горит свет. Тогда она вставала и шла на кухню. Папа сидел на табуретке и курил. Воздух в кухне был сизый от дыма.

– Ты почему не спишь?

– А? Не сплю? Я сейчас... зачитался.

– Где же твоя книга?

– Книга? Только что была здесь. Где же моя книга?

Инга брала отца за руку.

– Идем.

И он шел. А один все не решался. Без мамы он стал каким-то беспомощным.

5

– Эй, Инга! Инга!

Инга выходила из дверей школы, а внизу, на первой ступеньке крыльца, стояла Вика и сияла. От улыбки ее носик стал еще более широким. Руки Вика держала в карманах куртки, а ее кондукторская сумка на ремешке лихо свисала с плеча.

– Инга, что я говорила?!

Инга не помнила, что говорила Вика. Она так много всего говорила.

– Здравствуйте!
– сказала девочка, подходя к Вике.

– Я говорила, что ты - личность?
– спросила Вика, и Инга кивнула головой - так, на всякий случай, из приличия.

– Я говорила, что ты - талант?

Вика вбежала по ступенькам и стала трясти Ингу за руку.

Ребята, сбегавшие с крыльца, с любопытством смотрели на странную девушку в клетчатых брюках и прислушивались, о чем она говорила. Они не понимали, и Инга не понимала, чему так радуется Вика.

– Ну что ты хлопаешь глазами? Не понимаешь? Тебя на роль утвердили! воскликнула Вика и продолжала трясти Ингу за руку.
– Мы победили! Пожалуйте в машину!

Инга посмотрела вниз и увидела машину, на которой было написано: "Киносъемочная".

Она все еще не понимала, как победили и при чем здесь машина. Может быть, теперь ее каждый день будут возить из школы на машине, раз победили?

– Что же теперь делать?
– растерянно спросила девочка.

– Едем на студию. Сегодня ты познакомишься с Верой Соловьевой. Это знаешь какая артистка! Звезда!

И Вика побежала по ступенькам, таща за собой Ингу.

Когда машина отъехала, один мальчик, стоявший у школы, спросил другого:

– Почему ее повезли на машине?

– Потому что у нее умерла мама, - ответил другой.

Инга сидела в репетиционном зале и ждала, как ей велели. Ждала и боялась этой встречи. Потом дверь отворилась, и она вошла. Инга медленно оглянулась.

Нет! Нет! Нет! Это была не мама. Даже не ее тень. Все было другое. И походка, и голос, и запах. Все, все, все! Инга как-то сжалась. Если бы она была ежиком, то выпустила бы все иголки, превратилась бы в сплошной клубок колючек. А если была бы черепахой, то глубоко спрятала бы голову в круглую костяную коробочку с квадратами на крышке.

У мамы были светлые карие глаза с лучиками в зрачках. А у артистки глаза большие, серые. И, как показалось Инге, холодные. И волосы у нее были светлые, прямые, до плеч. А у мамы темные, короткие - длинные волосы не спрячешь под медицинской шапочкой. И нос, и рот, и подбородок - все у мамы было другим! Как эта артистка может играть роль мамы, если она совсем не похожа на нее? Совсем чужая!

– Здравствуй, Инга!
– сказала артистка.
– Меня зовут Вера. Нам с тобой придется вместе работать.

Работать? Инга удивленно подняла брови. Ее пригласили сюда сниматься в кино, а не работать. Может быть, они будут вместе подметать пол или мыть окна? Маме-то она всегда помогала. А этой она не хочет помогать. Нет!

– Что ж ты молчишь, Инга?

Девочка исподлобья смотрела на артистку.

– Что я должна говорить?

Вопрос смутил Веру. В нем была какая-то неприкрытая отчужденность: она протянула руку, и ежик кольнул ее.

– Ты ничего не должна... Я хотела тебя спросить, поговорить с тобой...

"Не буду!
– сама себе приказала Инга и посмотрела на артистку зверьком.
– Ничего тебе не скажу! Ненавижу тебя! Никакая ты не мама! Другая! Другая! Слышишь?"

Инга кричала про себя, без голоса. Навсегда онемела. И теперь вообще не сможет произнести ни слова.

Артистка покачала головой. Села в кресло. Закурила.

И вдруг у Инги прорезался голос. Ни к кому не обращаясь, она сердито сказала:

– Мама не курит... Никогда не курит.

– Мама не курит?
– Артистка внимательно посмотрела на девочку и решительно погасила сигарету.
– Я тоже не буду... курить. Как твоя мама.