Нерозначники

Митрий спорить не стал. Куда с ней спорить, если она сама про себя говорит, что её анделы стайкой облепили, в кружок так-то взяли, крыльями хлобыщут. От всякой опаски оберегают и упреждают непременно, если худое надвигается. Пошёл машину заводить. А Палениха -- вслед ему:

– - Это Елим от тебя зверя увёл. Он, окаянный. Теперича без его дозволения в лес не ходи. Задобрить его надоть, подаренья несть. Скажи спасибо, что живой воротился...

На полпути -- до Канилиц вёрст восемь оставалось -- машина отчего-то сломалась... Утихла, да со звуком таким странным, и ни в какую не заводится. Митрий ещё и из машины не вышел, а Агафья всю свою степенность утеряла и на него криком зашлась, всякими обидными словами его назвала. Дескать, что ты за шофёр да мужик. Почему несправную машину держишь?!

Да и то сказать, Агафья так себе свою жизнь осмыслила, будто избранная она. И все силы небесные для неё расстараться должны. Оттого и, если даже малая неёла прилучается, на Агафью враз возбешение находит. Такая склочница становится -- только держись.

Митрий сам растерялся. Всё же новая машина, да и перед поездкой смотрел, всякую неполадку щупал. Под капот-то глянул, у него сердце и упало. Поломка серьёзная случилась. У двигателя алюминиевый корпус, слышь-ка, напополам раскололся... С палец толщиной трещина. Хуже и не придумаешь.

– - Ну, чего там?
– - кричит Агафья из машины.
– - Скоро поедим?

Митрий и сказать ничего не может. Онемел будто, даже и ругнуться не в силах.

Вдруг из леса... Елим выходит (опять, знаешь, Мираш облик старика принял), и рядом с ним Оляпка увивается... Странная она какая-то вовсе. Так-то глянешь -- Оляпка и есть, и хвост в каральку, и шубка её -- все пятнышки на месте. А в глаза посмотришь -- не то чего-то... Чудные вовсе глаза. Лисьи какие-то и заплаканные... Ажно мордаха мокрая.

Подошёл Елим к Митрию и ахнул:

– - Вот ведь беда-лебеда, марь белая! Вот беда! Горе-то! Перегрел, чай? Эхма!

– - Да какой там!
– - крикнул в сердцах Митрий, и прорвало его: давай клять всё подряд, разругался на чём свет стоит!

Вылезла Агафья из машины, тоже поглядеть сунулась.

– - Что же ты меня, Агафья, не дождалась?
– - с горечью в голосе спросил Елим.
– - Чай, ведь до меня приезжала?..

Агафью уже и не узнать: притихнулась так-то. Сама видит: серьёзная поломка, пешком добираться придётся. Тут уж Митрий сам на неё взнялся:

– - Ну и где твои анделы? "Обереги у меня!" -- передразнил он.
– - "Всякую беду напредки вижу!"

– - Ты, Митя, не шумкуй, -- успокаивал Елим.
– - Придумкаем, поди, что-нибудь...

– - Да что тут придумаешь! Всё уже! Всё! Новую машину, называется, купил! И года не проездил!

– - Не шумкуй. Была у меня такая поломка. Ничё -- доехали...

– - Ты, дед, совсем дурак? Масло и тосол уже выхлестнуло, да и коленвал заклинило.

– - Можа, я и дурак, -- насмешливо отвечает Елим, -- только меня от нормального не отличишь... Нельзя, значит, ехать?.. Да-а...
– - задумчиво потянул, подумал чуть, оглаживая бороду, и говорит: -- В деревню за трактером надо.

– - Сам знаю, что надо, -- устало ответил Митрий.
– - Сколько мы с Агафьей идти-то будем?

– - Я не пойду!
– - тут же швыркнула Агафья.-- Давай заводи, поехали!

Митрий только рукой махнул.

– - Так тожь...
– - зашомкал Елим.
– - Подвезти могу...

– - На чём?
– - усмехнулся Митрий.
– - На горбу, что ли?

– - Зачем на горбу?
– - важно ответил старик.
– - С Белянкой я здесь. Недалече тут она...
– - поворотился к лесу да как свистнет -- у Митрия с Агафьей уши заложило.

Прибежала тотчас же Белянка, сани широконькие притащила. Сама нарядная такая: грива и хвост в дрибушки заплетены, а на шее... буски с красного жемчуга, и в этом разе не болтаются, а плотно шею охватывают. Реснишки у неё точно подкрашенные и глаза больше как будто, и словно подведены.

Словно знала, что в деревню ехать придётся... Небось, в Канилицах жеребцы уже все глаза проглядели, ждут-пождут, когда Белянка появится.

– - Ты чего это, дед, кобыле бусы нацепил?
– - только и спросил ошалевший Митрий.

– - Так тожь...
– - замешкался старик, -- красивши так...

– - А косички целый день заплетал?

– - Так тожь... сама заплетала...

Митрий развеселился, а Агафья в сани полезла. На самое лучшее место уселась, и никаким посулом её оттуда не выманишь.

В Канилицы скоренько доехали. По дороге Митрий всё удивлялся: уж больно резвая лошадёнка. Несёт и устали не знает. Считай, троих, да ещё в Агафье сколь веса? А Белянка -- что под горку, что в горку -- всё едино. Только белёхонькие копыта сверкают, серебром поблескивают.

После уже, когда попрощались, Елим погладил Белянку по шее и говорит:

– - Ну вот, доброе дело сделали, помогли людям...

– - Ага, -- отвечает Белянка.-- Так бы замёрзли в ночь. Машины тут не ходют... Да и вопче всякое случиться может...

Елим тяжко вздохнул и согласился:

– - Да уж, вдруг волки нападут... Или шатун...

– - Это вряд ли, -- засмеялась Белянка, -- медведи у нас все спят, а волков мы прогнали.

После этого случая про Елима и вовсе молва гривастая пошла. Каверзники на все лады напевают: чертознай-де, колдун, с нечистью знается, с ведьмами... и уже от себя плетут, вовсю стараются. Многие сомневаются, конечно: уважали всё же Елима, за доброту, за живость, да и никому он худого не сделал... но и они прислушиваться стали. Как же, Агафья сказала!

Иной раз послушаешь и дивуешься: до чего человек странный и вредотворный. Елим и сам, конечно, растерялся: такая-то слава прилипла! Очень уж несуразное плетут, чего с ним никогда не было.

В Канилицы приедет -- по гостям или до магазейна, а на него как-то уж косо поглядывают, не здороваются совсем и всё сторонкой оббежать норовят, словно Елим прокажённый какой. В магазин зайдёт -- если селян много, так все враз умолкают, а то шушукают промеж собой, уши друг дружку подставляют. О Елиме, видно, чего-то плетут.

Однако и благодарные есть...

Кинулась, помнится, к старику Варвара Кашинкова и чуть ли не руки целовать...

– - Ох и пужнул ты, Елим Петрович, Борьку мово! Ох и пужнул! Втору неделю не пьёть. Тихонький, тихонький... Слова впоперёк не скажет. У меня уже синяки сходить стали. А то жисть была -- хоть в петлю лезь! Сейчас ничего -- ладно у нас. Говорит, боле ни капли... Доброго здоровьечка, Елим Петрович, доброго здоровьечка!

Потом ещё помялась да вслед покричала:

– - Ты уж, Елим Петрович, коли мой Борька сорвётся, так не оставь нас, не спокинь.