Нерозначники

– - Ты, дочка, не пугай старика, лучше скажи, я на том свете Алёну свою увижу али нет?

Юля растерянно на Мираша глянула, что и сказать не знает.

– - Увидите, конечно, дедушка, -- успокоил Мираш.
– - Обязательно увидите.

– - Вот и ладноть, -- улыбнулся старик, -- а то я последнее время только об этом и думкаю. Как с вами зазнакомился, так и замечтал.

Мираш вдруг домой засобирался.

– - Извините, -- говорит, -- дедушка, пора нам. Столько ещё всего переделать надо! Зимой всегда хлопотно, а за волками только и смотри! Глаз да глаз нужен.

Попрощались уж вовсе по-свойски. Елим возьми да и скажи: мол, заходите ещё, не забывайте старика...

Так просто сказал, а Мираш обрадовался...

Ну, после того и зачастил, запохаживал к Елиму в гости. Придёт и всё про лесную жизнь рассказывает. И всякий раз не с пустыми руками является -- то колбасы разной нанесёт, то рыбы. Ледник старику набил битком, и кладова всяким съестным припасом заставлена -- ешь не хочу.

Елим уж взмолился:

– - Куды столько?! За зиму не съесть, а в лето пропадёт.

А Мираш знай своё долдонит:

– - Ешьте, дедушка, мы ещё принесём.

И то верно, для лесовинов съестное добывать -- проще некуда. Та же колбаса хоть и не у природы взята, а по вкусу и по составу не отличишь.

И всё со Смолой Аникаевой приходит. Юльку, слышь-ка, не захотел больше с собой брать: пускай, дескать, лесом занимается. То ли оттого, что забоялся, как бы она опять какой-нибудь тайной не пробулькнулась, а может, и потому, что, вишь, как рядом, так и слова сказать не даёт. Как заладит: та-та, та-та, та-та-та...
– - и не остановишь её.

А вот Смола молчунья справная, слова лишнего не проронит. А послушать любит. Сядет так-то в сторонке, словно помешать боится, уши развесит и слушает, о чём Елим с Мирашом беседуют. И только косит лисьим глазом и по-свойски подмигивает.

Зарубка 6

Внучка Таля

У Елима любимая внучка есть -- Таля, души он в ней не чает. В сердце у него Талька да Талька; как она там в городе? Каждый вечер в молитве её помянёт и на дню не раз вспомнит: храни её Господи.

Да и то сказать, других он и не знает вовсе. Сыновья своих детей только гостевать привозили, на показ и на смотрины, как по укладу положено. Игорь, старший-то, в большие люди выбился, в городе Москве живёт. Всего раз внучат и привозил: мол, смотри уж, дед, знай наших. Да и младший не очень-то деда баловал, всё больше один наведывался. Он, вишь, жену себе такую взял: из города шагу не ступит, всё измараться боится и испачкаться о деревенскую жизнь. Ну а Талька каждое лето у деда в Забродках гостевала. Все школьные годы у него проводила. Да и сейчас частенько приезжает.

К слову сказать, имя ей сам Елим дал. Талинка у него приметная есть, такая, что перед другими деревцами на особинку. Вовсе она на необычном месте поднялась. Все талины, известно, воду любят, к речкам и озёрам жмутся, а эта -- на горушке, место сухое и открытое выбрала. И ещё такая странность: талинки одинокость не любят и друг с дружкой рядышком растут, в табунки кустистые сбиваются, а талинка Елима всегда одна. Однажды росточек с ней рядышком пробился, но не сдюжил и посох вскоре. Вовсе оно не худое дерево, нет, надобно так, видно, тайность тут своя есть.

Сызмальства Елим это деревцо приметил. И неспроста. В детстве заболел -- Чичёра (болезнь, от которой чахнут в детстве) его тогда очень мучила, -- и талинка тоже сохнуть стала. А когда на поправку пошёл и в силе прибавил, той же весной и талина цвела. И густо так, словно с радости великой. Много в тот год новых веточек пустила.

С тех пор у Елима и повелось: побудет рядышком с деревцем, наскажет ему что-нибудь и сам шум да шелест листвы послушает. А то и просто посидит молча, подумает. Приметил, знаешь: и силы прибавляются, и горести отступают, и на сердце спокойней становится. Ну а когда внучка родилась, сразу ему на ум имя пришло -- Талька, Талинушка. За знак это посчитал и без всякого сомнения принял. А дочка с зятем как раз думкой маялись, всё имя подбирали да никак найти не могли. Уж и до рассорки доходило. Тут Елим и подступился. Про деревцо не стал сказывать, а про талант и талисман наплёл: мол, от этих слов имя пошло. Дочка, конечно, догадалась, в чём закавыка, но промолчала. Да и то сказать, самой по нраву имя пришлось.

С Талей, знаешь, беда стряслась, узнала она то, что до времени и ненадобно вовсе. Видела Таля во сне того, кто ей свыше будто бы в мужья назначен... Вот и замаялась сердечком.

А тут как случилось. Тот сон удивительный был, такой красочный, будто наяву всё и произошло, сон не сон -- и загадочный, что истолковывай его всяко разно, а в нём всё равно какая-то тайна сокрыта.

Приснилось ей, будто она на скалистом берегу горной реки. Обрыв не стеной даже, а набровый -- нависает над бурлящей рекой. И высоконько так, а Таля на самом краешке стоит. Внизу вода ревёт, пенится, а ей и не боязно ничуть, чудно только. До этого узенькой тропинкой по ущелью пробиралась. С обеих сторон скалы до небес вздымались -- не свернуть, а назад поворотиться -- уж больно долог путь. Кроме мёртвого камня ничего и не видела. А тут вдруг стены расступились, и глазам радостно.

И то верно, тот бережок куда теплее глядится! Лесок реденький и цветочные полянки подле деревьев раскинулись. Красочно и пёстро, живое и есть -- не в пример голому камню.

Таля и понимает, что туда ей надо, где река за поворотом теряется. Обязательно надо. А как туда попадёшь, если река такая, что в ней верная гибель. Течение враз об камни разобьёт, только сунься. И по бережку не пройти: скалы не дадут. Вот и получается, что путь вроде как один: вернуться по той же тропинке назад и там поискать какой-нибудь обход. Таля про то и думала. Повздыхала, конечно, да и отворотилась от реки. Но только и шагу не ступила -- страшный треск раздался. И опомниться не успела, как выступ под ней обвалился. Внизу острые камни из воды торчат, самое мелководье, и Таля прямёхонько туда летит. Страшно ей стало, а всё ж не на ту стать, если б в жизни. Чувство у неё такое, будто ничего с ней случиться не может. И то... Тут её невесть откуда-то взявшийся ветер подхватил и отбросил в глубоконький омут позади переката.

Бултыхнулась Таля, с головой под воду ушла. Течение здесь потише, а всё-таки скоренько её на стремнину вынесло. Вынырнула, а вокруг всё бурлит, кипит. Талю как щепку несёт, и ничего она сделать не может. Покорилась, стало быть, реке... А та тоже живая -- горный нрав смирила, тихо пошла. И пороги и шиверы позади остались. Только Таля уже все силы растеряла, плыть и не пытается. Вдруг видит: парень какой-то на берегу. Рыбу вроде как чистит или ещё что-то там. Хотела крикнуть, а не может, но он сам уже её увидел и в воду бросился. До Тали доплыл, протянул руки... но только коснулся -- река рухнула страшным водопадом, увлекая их за собой...

Тут сон и оборвался. Таля ещё долго не могла успокоиться, до утра маялась, а заснуть не смогла. Всё сон этот из головы не шёл. Думала да гадала, к чему он и смысл какой. Так и поверила, что вещий сон. Того парня за суженого приняла. Хоть и не ясно он ей привиделся, а всё же запомнила хорошо. Глаза его в память очень уж врезались, стали они ей всюду мерещиться. Не так чтобы видением являются, но увидит какого-нибудь парня, на лицо схожего, а в глаза заглянет -- не он.

Сама уж думает: глупости всё. А так её крепко взяло, что и не вырваться. Раньше-то веселая и задорная была. В компании первая выдумщица и хохотушка, а тут словно не в себе -- задумчивая и грустная. На еду и не смотрит, как откинуло всё одно. Заговариваться уж начала; сама даже и имя тому парню придумала, Ильёй звать стала. Почему -- неизвестно, само собой пришлось, что ли, или ещё как... Да кто ж это скажет.