Нерозначники

– - Об этом -- молчком всё. Потом, говорят, всё узнаете... В своё время. Я уж и так, и этак -- без толку. Одно выпытал: обережницей не бывать ей больше!
– - торжественно сказал Ма-Мар и добавил: -- И поделом...

Ничего Мираш, конечно, не понял, а допытываться дальше не стал.

– - Я тут про ожерелье хотел узнать...
– - повинился он.

– - И не думай!
– - замахал руками Ма-Мар.-- Я уже проведал... как мы с тобой и думали, -- кромешная вещь. Страшная. Переплёт, видишь ли, на Талину жизнь позарился -- вот и привесил. Мне тут сказали...
– - Ма-Мар сделал загадочное лицо и придвинулся ближе, -- пока не трогать. Надо для чего-то. Смотреть приказали только, чтоб беды серьёзной не случилось.

Услышал Мираш такое-то и загрустил, вовсе безрадостно последние слова принял. Понял, конечно, что верховные доглядатели к тяжёлой доле Талю подводят. "Теперь, -- думает, -- ни за что Талю не оставлю, хоть она и такая... Перед стариком я в долгу... Если что случится, как ему потом в глаза глядеть? Надо будет в обережники попроситься". А вслух спросил:

– - А как же жених? Отменяется, что ли, свадьба?

– - Вот завтра началие новое заступит, пусть и решает. Наше дело малое... давай уж по стаканушку, помянём Шиверу.

Ну и пошло опять веселье. Чинно, правда, за беседой. Ма-Мар взялся шутейные истории вспоминать, как он обережницу облапошивал (вот вишь, проясняется...) Дескать, он человеков очень уж любит и дненощно для них старался, потому всё вразрез указаниям Шиверы ладил.

– - Она, глупая, думала, что я её беспрекословно слушаю, а это я так... чтоб не заподозрила чего...

Потом всё разгадывать принялись, какая новая начальница будет. Молодая или старожитная, серьёзная иль весёлая, да на вид какая.

Ма-Мар порешил уверенно:

– - Думаю, сурьёзная будет и опытная. Скажу тебе по секрету: наделала Шивера делов -- разгребать и разгребать...

Только новая обережница другая вовсе оказалась.

Зарубка 8

Суженого и кривыми оглоблями не объедешь

Вместо Шиверы прислали совсем молодую ещё вершу Лукерью Дмитриевну Белоку. Обережницами редко, конечно, в незрелом возрасте ставят, однако грамматишки в ней многонько значится. Когда она Ма-Мару и Мирашу бумаги показала, где она знания получала, у тех глаза на лоб полезли. В самых что ни на есть верхах училась. Лучше и не бывает. Зауважали, что тут говорить, сразу же её мнение полновесно принимать стали.

Характера ровного и спокойного оказалась. Правда, превосходство своё всё равно подчеркнула. Ма-Мар к ней сразу -- Луша да Луша, рады, мол, прерады, а она тут же запросила себя Лукерьей Дмитриевной величать.

Но это она, конечно, только попервости откачнулась...

Нрава, знаешь, и впрямь доброго. Крика да слова грубого от неё никто и не слышал. Покорненько объяснит, почему так, а не этак, доводы положит веские, и всегда тихо-мирно. Скромно себя ведёт, и вид у неё такой, что сердце замирает от умиления, на неё глядючи. Детского и наивного в лице много. С кем если разговаривает, откроет непомерно свои большущие глаза и хлопает ими завораживающе. А то иной раз потупит взор и краской зальётся по самую макушку.

Да ещё такая, слышь-ка, красавица, что и по всей земле не сыскать. К тому же разноликою делаться умеет. Развиты у неё по макияжу этому способности чудесные. Так ловко с лицом управляется, что только диву даёшься. Поглядит, бывало, в зеркало, представит, как ей надо, чтобы знатко глядеться и красотой разить (дурнушку из себя тоже делает, для надобности), и давай с лицом чудить. Губы каким надо цветом наливаются. Захочет -- ярко-красные станут или вишнёвые, а то и бледно-розовые, сиреневые... Да ещё карандашом очертятся, как полагается. Так и остальное что. Где теням быть надобно или румянам -- всё само наведётся, и какого надо оттенка. На ресницы и брови "тушь" у неё тоже своя. Реснички то удлинит сильно, то коротенькие оставит. Кончики подкручиваются сами, как угодно, или прямёхонькие, по надобности. С бровками тоже всяко ладит -- хошь пышные, хошь -- в нитку, а то и вовсе их нет.

Волосы -- на какую хошь длину меряй. А вот причёску, правда, Лукерье приходится самой собирать и по вкусу ладить. Ну да ей это в радость, вроде забавы какой. Такое это занятие -- для разгула фантазии в самый раз. Что только с ними не вытворяет! Но не до глупости, само собой, хороший всё-таки у неё вкус, есть понимание. Оттого и окрас природный выбирает. На дню может по несколько раз цвет волос менять, а всё больше беленькая или чёрненькая ходит. Рыженькой, случалось, быть, но да редко. Оттенками играет -- не без этого, -- да уж ладненько у неё выходит, не вычурно.

А вот глаза хозяйку не слушаются, хотя цвет тоже меняют. То они голубые, то карие, а то и вовсе чёрные, как угольки. Другими бывают, и всё по настроению, какое на Лукерью найдёт. Да и то от случая к случаю разно получается. Одна только точная приметка есть: если у неё радужка на глазах серая делается, то верный признак, что Лукерья в плохом расположении. Тут уж жди беды. Не такой, конечно, что Шивера устраивала. Лукерья тихо ненастье переживает. Уйдёт в себя и не разговаривает, а ещё запрётся в своей комнатке и ревёт часами. Тут уж лучше её не тревожить. И то верно, сколько-то времени пройдёт, а она уже выходит веселёхонькая, и только виновато так поглядывает: мол, извините, сама не знаю, что на меня нашло.

Правда, такое редко случается. А так -- хохотунья ещё та. Словно девчонка какая, ученица-озорница.

В делах сноровиста (был у неё, знаешь, опыт малый, состояла в обережницах), и поплакать умеет, и попросить, и по столу ударить, и ногой топнуть.

Только Мираш Лукерью увидел, так и подумал, что она от судьбы Тали не отмахнётся. Стал обиняком просить её, чтобы в помощники взяла.

– - Зачахну я в этом лесу, -- жаловался он.
– - Среди этих лесовинов -- ни одного нормального. У них одна гульба на уме. Люди -- другое дело, их жалко до слёз... О них я думаю денно и нощно. У меня ведь задумок столько!.. Всё как их жисть наладить и счастливыми сделать.

Лукерье лестно стало: у всех обережниц один помощник обычно, а у неё, вишь, два. Ну и без всякого согласилась Мираша оставить. Правда, о тяготах не преминула обмолвится. Так и сказала, серьёзности на себя напустив:

– - Служба наша хоть и сложная, и у нас знания особенные нужны, а уж поинтереснее будет, чем в лесу сидеть.

Ма-Мар тоже обрадовался, от восторга чуть не захлебнулся.

– - Мы такая силища теперь! Во всём городе нет! Все знания наши, всю науку тебе передам, ничего не потаю...
– - а сам думает: "Погляжу я на тебя потом... Я тоже, помнится, мечтал человекам помогать..."