Нерозначники

Достала Лема из сумки скатёрку, развернула не спеша и аккуратненько её на пеньке постелила. Полюбовалась на рисунок. Вблизи, сдаля глянула; вокруг обошла -- как ни смотри, а ладненько получилось. Порадовалась, конечно. Ну и повалила ещё два соседних кедра. Пока они падали, сучья от них отлетели в разные стороны, так, что только гладкие стволы остались. Так упали ловко возле пня-столика, что навроде лавок получилось. Могла, конечно, Лема и кресла волшебной силой явить, да решила, что эдак лучше будет. Всё ближе к природе...

Словом, довольнёхонька осталась. Полюбовалась ещё немного и принялась выкладывать из сумки снедь разную. Еды-то нанесла! Гусь целиковый обжаренный, котлет миска полнёхонька. Рыбные деликатесы да копчености, колбаса опять же. Огурчики, помидорчики солёные -- ой да всё и не перечислишь!

Не поскупилась, одним словом, ради знакомства-то...

Вскоре и Никанор появился. Посмотрел он тоскливо на угощение, закашлялся сразу и спрашивает:

– - Лекарства... кхе-кхе...нашего не принесла?

– - Лекарства-то?..
– - растерялась Лема и суетливо метнулась к сумке. Порылась там для виду и вовсе бледная отступилась.
– - Я ведь пузырёк на самое видное место поставила, -- объясняла она, чуть не плача.
– - Так и знала, что забуду...

Никанор прокашлялся и уж вовсе недовольно спрашивает: зачем звала, мол, и чего надобно.

– - Познакомиться вот решила, -- отвечает Лема.

Покривился Никанор да и вздохнул тяжко, и будто уходить собрался.

– - Просьба у меня к вам небольшая...
– - начала сдаля Лема.
– - Тут одна девушка есть. Умница такая, верши её не раз по жизни проверяли... Достойна быть счастливой. Всегда правильно поступала, по-доброму жила. Да вы, наверно, её знаете: Таля, внучка Елима из Забродок.

Никанор сурово кивнул.

– - А жениха ей верши совсем не того подобрали...
– - помялась чуть Лема и словно в отчаянье простонала: -- Не пара они! Видно же: не назначены они судьбой друг дружке! Погубит он её!

Старик всё с измученным лицом слушал, а тут нежданно блеснул у него в глазах недобрый огонёк, и губы скосило набок. По опытности заподозрил, что Лема неладное задумала, но смолчал. Да и то сказать, с болью ему каждое слово даётся.

Леме же только и надо, чтобы её не перебивали.

– - Понимаете, -- объясняла она, -- им нельзя встречаться. Завтра Таля к Елиму короткой дорогой пойдёт, через болота... Нельзя ли так сделать... чтобы не пришла она в Забродки. Ну, там...

Не успела Лема и договорить, Никанор как вскочит с бревна! Да как затрясёт кулачищами! Лицо у него страшно перекосилось, и изо рта накипь белая пошла. Про боль и забыл вовсе.

– - Что ты себе возомнила?!
– - кричит.
– - В человечью судьбу лезть?! Да кто ты такая?! Ходите тут, здоровьем пышете! Сама-то вон ни холода, ни жары не знаешь, боли не чувствуешь, а у человеков, думаешь, также всё?! Ты в шкуру их залезь, вечноцветущая, жизни-то хлебни человеческой! Я-то знаю, что это такое! А ты знаешь, соплячка, что такое, когда смерти хочется?

– - Я свою жизнь тоже в тяготах прожила, -- обиделась Лема.
– - Она, может, ещё трудней человечьей была.

– - Конечно трудней! И теперь по праву всем указывать да учить решила! Лезут тут все кому не лень!.. Людям жизни коверкают!

– - Не надо кричать, -- спокойно отвечает Лема.
– - Я всё делаю, как лучше... Жалко мне её, хорошая всё-таки девушка... А я вам вот что скажу: поможете мне -- выхлопочу вам прощение. О себе подумайте тоже, совсем вон скрючились...

Никанор враз пылять перестал, в лице переменился, и глаза заблестели радостно.

– - Неужто и вправду за меня хлопотать станешь?
– - недоверчиво спросил он.

Лема посмотрела с жалостью так-то и говорит:

– - Думаю, простят вас. Время уже много прошло. Намаялись, вижу, страданиями искупили...

У Никанора ажно слёзы заблестели от таких слов.

– - Лемушка, голубушка...
– - с дрожью в голосе запричитал он, -- солнышко беленькое, ох и намаялся я! Ох и намаялся!
– - ну и дал волю слезам. Одна воткнулась в снег, другая прожгла, Никанор придержал остатние и стал их размазывать по лицу кровавым платком.

Лема слукавила вначале, взяла она немного средства целительного. Вовсе пузырёк маленький, такой, чтобы Самосвету только на раз и хватило.

– - Ой, я же лекарство в плащик положила!
– - опомнилась она.
– - Вот возьмите. А когда дело сделаете, я много принесу...

Обрадовала старика, что и говорить. Выглохотал он весь пузырёк и порозовел сразу, подрумянился заметно. Вовсе другим глянулся. Похлопал себя с довольства по груди и говорит:

– - Ох, Лемушка, настрадался я, правильно сказала. Думаешь, легко без истинных сил? Весь измучился. Да и посмотри, кто меня окружает. Среди зверья и змей живу. А люди -- эти тупорылые создания, -- разве они ровня нам? Истосковался по нормальному опчеству -- сил нет. Всё сделаю, Лемушка, всё, что скажешь. Ты уж не обмани токо, замолви за меня словечушко.

– - Я никогда не обманываю, -- заверила Лема.
– - Только давайте, чтоб не встретились они...

– - Нипошто не встретятся!
– - замахал руками Никанор.
– - Ни в коем разе! Это ты правильно сделала, что меня нашла.

Лема от таких слов приободрилась вовсе и думает: "Ловко я придумала. А Самосвету потом скажу, что не смогла добиться прощения..." Подумала так-то, а вслух сказала:

– - Смотри, не проведи, а то так и сгинешь, и никто тебе не поможет. Сейчас уже надо сделать, а то девушка, может, рано утром пойдёт.

– - Всё сделаю, благодетельница! Всё сделаю, спасительница! Сейчас прям и побегу!
– - неистово закричал Никанор и бухнулся в ноги к Леме. За сапожнёшки красные ухватился и давай клевать их, обезумев будто.

Насилу Лема высвободилась, спешно простилась и к себе домой в Нарымские леса быстрей припустилась.

К утренней зорьке Никанор на Суленгинское болото и приспел. И то ли не так всё понял, то ли поленился смекалку пружить, а только замыслил вовсе несуразное.

Нашёл еле заметную утолченную тропку, что по мшарному озёру да бадаранам идёт, ну и накудесил своей силой... сделал лёд таким тонким, чтобы тот человеческого веса выдержать не смог.

Потом по озерку в долину и в ширину прошёл; весу в нём никакого, ему и безопасно. Отяжелел, сколь надо по науке, в два пуда себя сделал, ледок и затрещал. Убавился чуток, чтобы не провалиться, ну и так вдоль и впоперёк всё озеро исследовал. По бадаранам тоже прошёлся. Доволен остался собой. "За такую пустяковину, -- думает, -- и избавление получу".

А тем временем верши так лихо праздновать взялись, такую калываньзакрутили, что на утро все вповалку полегли. Даже Мираш изменил себе и от ликсиру не уклонялся. Лукерья с Юлей сдружились сильно, такая, слышь-ка, приязнь между ними возникла, что друг от дружки всю ночь не отходили. И не мудрено, как только Юля узнала, что Лукерья особливым даром наделена, тоже ей схотелось так же ловко с лицом управляться. Да и Лукерья от Юли много нового узнала. Ермония, одним словом, сплетение мыслей.