Нерозначники
Шрифт:
Медведь, известно, не жилец зимой, маята одна. Глянула Настя вокруг: еды достать совсем негде. Да и нельзя есть. Организм от кормёжки отвык, а приучишь его сейчас -- всё равно что на шатучую жизнь соглашаться. А шатуны, такой уж закон, до весны не доживают. А Насте и себя и детей прокормить надо -- как?.. Вовсе безысходность страшная.
Так бы и неминуемая погибель -- да кто ж ей сгибнуть-то даст! Мама всегда рядышком, да и Елим с любовью в сердце ждёт. Ну и так случилось, что... от Мираша помощь пришла. Привиделось ему во сне, что с Настей такое злодейство учинили, и
* * *
В ту ночь, когда с Настей беда случилась, Елим страшно маялся, а так и не смог заснуть (услышало, конечно, чулое сердце). Под утро уже, темно ещё было, не выдержал и поднялся с лежанки. Кряхтя, подошёл к окну и, думая о чём-то сумно, поскоблил заиндевелое стекло.
– - Крепко мороз хватанул, -- сказал он.
– - Пойду-кось на улку, воздуху глотну да дровишек прихвачу... Эхма, и деньки-то суматошные выдались!
Собаки тут же вскочили и закрутились возле дверей, помахивая хвостами.
– - Эхма, гулёны, -- грустно улыбнулся старик. Достал из-за печки валенки, посмотрел задумчиво на треснутые, покоробленные подошвы и, не торопясь, обулся.
Вышел Елим из дома, и вдруг Сердыш с какого-то лиха в лес сиганул.
– - Чевой-то это он?
– - удивился старик.
– - От хвори ещё не отошёл, а резвость таку кажет. Можа, волкам побёг мстить?
Оляпка, сама ничего не понимая, чуть было вслед не припустилась. Однако удержалась, так и осталась возле Елима сраззяву стоять, на лес глядючи.
Только светать стало, Сердыш вернулся... Весь в снегу и с окуржавелой мордой. Сразу к Елиму кинулся и зашёлся тревожным лаем. То за штанину тянет, то к дверям отбежит -- так и зовёт Елима куда-то. Оляпка тоже разволновалась, рядышком увивается, подвывает жалистно.
– - Неужто беда какая?
– - забеспокоился Елим.
– - Или опеть, бедокудренник, зазря полошишь?
А Сердыш мечется без удержу, и уже не лает, а скулит жалостливо.
– - Видать, и взаправду чевой-то случилось... Худое, верно... Эхма, погодь, Сердышка, погодь, лыжи хошь возьму.
Елим лыжи-то на ногах укрепил, а чувствует -- вовсе никудышный из него ходок. Сердце как железом сдавило, судорожно бьётся оно и ноет в груди.
Оляпка рядышком увивается и с тревогой в глаза старику заглядывает, словно худое что чует. Погладил её Елим по шерстке и толкнул легонько от себя.
– - Идтить, верно, надо, Ляпушка. Хошь и веры Сердышке никакой, а всё же проверить надо.
И версты не прошли, а Елим понял, куда его Сердыш тянет. Вдалеке на берёзках крятуны сидят, чёрным пером поигрывая.
– - Неужто беда стряслась?
– - встревожился Елим.
– - Ворон зазря высиживать не будет. И впрямь чевой-то высматривают.
К месту бедовому скоренько подошли, а крятуны чуть отлетели и на соседних деревьях расселись. Вороньё надсаживалось бы до хрипоты, галдеж бы на весь лес подняли, а крятуны -- ничего, степенство
блюдут, тихо на ветках сидят, головами ворочают и вниз смотрят. Ждут чего-то...Елим на крятунов и не посмотрел даже, а сразу следы увидел... Большие медвежьи переступы, а рядышком маленькие -- медвежат.
– - Настя...
– - Елим перестал дышать.
– - Как же так?.. Разорили берлогу...
– - да как закричит на весь лес, Настю клича! Тут же и сон вспомнил, что по лету приснился...
Сон тот, знаешь, удивительный был. Без тайности напускной, по ясному укладу. Видел Елим опять ту женщину, что тогда во сне ребятёнка приютить просила, ну, когда ещё Настя медвежонком у старика появилась. Сказала та женщина, что с Настей беда случится, и просила, чтобы Елим другую берложку изладил. Про запас, стало быть.
К слову скажу, то, что Елим напредки сон этот вещий увидел, вовсе не удивительно. Известно, мама Насти его на старика напустила. Обычное дело. А вот откуда она сама про будущее узнала -- загадка сокрытая. На Земле ведь никто о будущем знать не знает, ведать не ведает.
Верно, из Светёлки ей весточка пришла.
...Настя недалече вовсе ушла. До этого, как заслышала, что кто-то наближается, вбежки с медвежатами бросилась. А всё же поняла, что это Елим и Сердыш с Оляпкой, потому немножко вовсе пробежала да и встала в нерешительности. Тут и услышала, как её Елим звать стал. Растерялась, и что делать, не знает.
– - Мама, пойдём к людям, -- заплакала Миклушка.
– - Мне холодно, мама...
Тут и Макарка запришлёпывал плачущими губами, захныкал, утираясь дрожащей на холоде лапой.
"Ни за что сама к нему не пойду, -- подумала Настя и тут же посомневалась: -- А может, и правда не он был? Может, со сна почудилось как-то?.." Отогнала сразу такую-то мыслишку -- ясно всё-таки видела, однако заронилось в сердце сомнение. На детей глянула и решила: здесь подожду, будь что будет. И на краю полянки встала. Если, думает, они здесь пойдут, то далеко увижу.
Елим с прохвостами своими по следам пустился и с маху на прогалинку вымахнул. Глядит: Настя с медвежатами возле пихтушки стоит, она, конечно...
Медведица вдруг опомнилась, испугалась и уж было бежать решилась, но тут Макарка, взвизгнув радостно, к Елиму и собакам кинулся. Настя и моргнуть не успела, глядит, а Елим обнимает медвежонка, по шёрстке его гладит. Оляпка тут же подбежала к медведице, ластиться давай. Сердыш тоже вокруг Миклушки вьётся, и радостно они уже заиграли друг с дружкой.
– - Настён, доченька, -- подбежал к медведице Елим, -- как же так, дочка, старатели подняли?
– - а сам её оглядывает всю.
– - Не ранета?
А Настя на него недоверчиво смотрит, только Елим руку протянул, а она и отпрянула враз.
– - Что ты, доченька, -- понял всё старик.
– - Ничё, ничё, знамо дело, людей теперь ненавидишь...
Медведица во все глаза на Елима смотрит, и уж ей кажется, что и впрямь ей почудилось тогда... Другие вовсе глаза, да и голос не тот.
– - Будет тебе новая спаленка, дочка, -- успокаивал Елим.
– - Ещё лучше прежней. Там уж никакой старатель вас не найдёт.