Несокрушимо

Это пробудило во мне что-то маленькое и трепещущее, едва заметное, но не менее реальное.

4

Генри

Я совсем забыл, какая она красивая.

Я не проводил много времени с Сильвией, старшей из дочерей Сойер, ведь она жила в Калифорнии все те годы, что я работал здесь. Но мы встречались и болтали несколько раз на разных мероприятиях. Она всегда казалась мне элегантной и доброй, может, немного сдержанно-дружелюбной, но не такой общительной, как Эйприл, Хлоя или Фрэнни, которых я знал гораздо лучше, потому что они жили или работали на ферме. Поэтому я немного удивился, что она сегодня вечером зашла сюда просто так, чтобы поздороваться.

Последний раз я видел её на свадьбе Мака и Фрэнни. Она с мужем сидела за нашим столом, но её муж оказался из тех, кто любит доминировать в разговоре. В тот вечер меня больше волновало то, что я наконец должен был объяснить отсутствие Рене. Я ещё никому не говорил, что она уже переехала. Но помню, что подумал тогда: Сильвия выглядела грустной. Потрясающей, как всегда, но грустной.

Однажды Рене устроила сцену из-за того, что я слишком долго говорил с Сильвией на рождественской вечеринке в Кловерли. Не только потому, что Сильвия была привлекательной, но и потому, что у неё было двое идеальных детей. Так что её лицо, по словам Рене, было лучше, чем у неё, а матка — тем более.

— Ты ведёшь себя глупо, — сказал я Рене в машине по дороге домой. — Она спросила меня про урожай этого года из-за влажной весны. Мы говорили о вине.

— Ты что, не считаешь её красивой? — обвиняюще спросила Рене.

На такой вопрос невозможно ответить правильно.

— Послушай. За все годы, что мы вместе, меня ни разу не привлекали ни чьё-то лицо, ни тем более чья-то матка, — ответил я.

И это была правда. Я никогда не изменял Рене и даже не задумывался об этом.

Но сейчас, стоя здесь и глядя на широко посаженные голубые глаза Сильвии, её щеки, порозовевшие от холода, и длинные светлые волосы, которые выглядывали из-под зимней шапки, я не мог винить Рене за её ревность.

Конечно, я считал Сильвию красивой. Кто бы не считал?

Она огляделась вокруг.

— Что здесь нового и интересного? Я давно тут не была.

Я не знал, что ответить, ведь мои представления об интересном в мире вина не всегда совпадают с чужими. Пока я решал, не утомит ли её рассказ о новой линии розлива, она задала ещё один вопрос.

— Что в этих бочках?

Она подошла к большим окнам с видом на подвал, который был на уровень ниже и был заполнен огромными стальными резервуарами и рядами дубовых бочек.

— Несколько сортов, — я подошёл и встал рядом с ней. От неё пахло печеньем, и мой живот громко заурчал. — Шардоне, Каберне Франк, Пино Нуар.

— А в резервуарах?

— Рислинг.

— О, я обожаю рислинг.

— Хочешь попробовать?

Она повернулась ко мне, её глаза засветились.

— Конечно.

— Идём, — я провёл её через дверь в задней части дегустационного зала и вниз по каменной лестнице в ярко освещённый подвал. С полки старинного шкафа я взял два бокала. — Вино будет немного мутным, потому что ещё не фильтровано, и оно очень холодное, но…

— Ого, на резервуарах лёд! — она сняла варежки и шапку, засунула их в карманы пальто и слегка взбила волосы.

— Да, — на мгновение я замер, отвлечённый её женственным жестом и этой светлой копной волос, прежде чем прийти в себя. — Это называется холодной стабилизацией. Вино хранится при температуре чуть выше точки замерзания.

— Правда? Зачем? — Она сморщилась. — Прости. Предупреждаю, мои вопросы могут показаться тебе глупыми. Я люблю вино, но, несмотря на то что выросла здесь, почти ничего не знаю о процессе его создания.

— Это нормально. — Я открыл кран на одном из резервуаров и наполнил бокал наполовину, передав его ей. — Я с удовольствием всё объясню. Просто скажи, если я начну утомлять. Я могу говорить о вине вечно. Рене часто… — я замялся.

Она положила руку на мою руку.

— Нет, скажи. Рене часто что?

Я наполнил второй бокал, сожалея, что вообще начал этот разговор, но в то же время ощущая, как приятно было почувствовать её прикосновение.

— Просто ей это надоело со временем. Её утомляло слушать, как я говорю о своей работе.

— Но ты же любишь то, чем занимаешься.

Я выдохнул, выпрямляясь.

— Это было частью более серьёзной проблемы. В любом случае, я с удовольствием отвечу на твои вопросы. Если начнёшь храпеть, я замолчу.

Она засмеялась.

— Этого не случится.

Подняв бокал, она посмотрела на рислинг — бледно-жёлтый, слегка мутноватый. Её пальцы были тонкими и изящными, ногти аккуратно накрашены мягким розовым оттенком.

— Почему нужно держать его таким холодным?

— Чтобы предотвратить кристаллизацию винных камней — то, что мы иногда называем «винными бриллиантами».

— Винные бриллианты, — её мягкие губы изогнулись в улыбке. — Звучит красиво.

Я засмеялся.

— Возможно, но в бокале их видеть не хочется. На следующей неделе мы профильтруем это и подготовим к розливу.

— Понятно, — она опустила бокал и заглянула в него. — А я должна сначала понюхать?

— Можешь, конечно.

Я наблюдал, как она наклонилась к бокалу и вдохнула.

— Что чувствуешь?

Она подняла голову, её выражение стало немного задумчивым, как будто она решала сложную задачу.

— Не знаю. Что-то фруктовое? Я в этом не сильна.

Я улыбнулся и слегка покрутил бокал.

— Ты права.

— А ты что чувствуешь?

— Садовые фрукты, такие как яблоко, персик, абрикос. Немного мёда. Может, чуть-чуть запаха бензина.

— Бензина?!

Она выглядела шокированной.

— Это нормально, — успокоил я со смехом.

Она снова понюхала.

— Я вообще этого не чувствую. И как ты улавливаешь такие отдельные ароматы?

— Тренировка. Опыт. К тому же у меня очень чувствительное обоняние. Я хорошо различаю запахи. Теперь попробуй на вкус.

Она сделала глоток, и её брови поднялись.

— Оно такое холодное, что я ничего не чувствую.

— Да, холод притупляет вкусовые рецепторы. Попробуй не глотать сразу. Подержи вино во рту несколько секунд. Пусть оно немного согреется на языке.

Я не хотел, чтобы это звучало намёком, но её щёки слегка порозовели.

— Хорошо.

Мы одновременно сделали глоток, давая вину время согреться, и я поймал себя на мысли о её языке. Если бы я её поцеловал прямо сейчас, я точно знал бы, какой у неё вкус.