Невыносимые противоречия
Шрифт:
Карсон распахнул дверь в кабинет директора и толкнул Генри к столу. Столешница врезалась в бедра, и Генри едва не завалился животом на частокол карандашей в стакане. Или упасть ему не позволил Карсон? Пыхтя и фыркая, он выбросил на стол фотографии, как Роял-флеш в покере.
Лысый мистер Коннор отклонился на спинку кресла и потер виски, готовясь к тяжелому разговору.
– Будь моя воля, я бы вызвал полицию, - прогудел Карсон.
– У него пятнадцать фотографий, под изнанку каждой вклеена пластинка кислоты. И это только то, что он не успел продать. Я даже не представляю, сколько их было изначально. Не представляю, кто их покупал, - Карсон снова затряс Генри,
– Вот! Тут пятьсот долларов.
Продолжая массировать виски, мистер Коннор посмотрел в сторону, ища утешения у своих дипломов и коллекционных изданий попсы семидесятых. Мистер Коннор ни черта не понимал в классической музыке, и в кресло директора оперы заполз из благотворительных фондов.
– А если бы среди его покупателей оказался полицейский?
– бушевал Карсон.
– Если бы полицейский зашел отлить, пока он в туалете раздавал кислоту? Если бы кто-то донес? Что если бы его взяли со всем этим в туалете нашего театра? Это уже не хранение и употребление. Это статья за распространение! Если бы его взяли, никто не поверил бы, что в театре никто ничего не знает.
– Карсон, отпусти Генри, пожалуйста, - попросил мистер Коннор.
Карсон отступил, и Генри пошатнулся.
– Нужно вызывать полицию и покончить с этим раз и навсегда, - сказал Карсон.
– Я не могу так поступить с Шеннон, - мистер Карсон со вздохом взял со стола фотографию примадонны Бостонской оперы. Артистизм, чувственность, элегантность. Третье сопрано в стране.
Снимки сделали месяц назад в рамках рекламы новой Вагнеровской программы.
– Но, - Карсон щелкнул суставами, - так не может больше продолжаться. Нельзя вечно терпеть его выходки...
– Нельзя, - согласился мистер Коннор и устало посмотрел на Генри.
– Ты ведь и сам все понимаешь, Генри? Зачем ты это делаешь? Не поверю, что из-за денег. Тогда в чем причина?
Пусть начнется шоу, подумал Генри и продекламировал:
– Здесь мама сама сложила флаконы чудных зелий: для ран и болей вот бальзам. Но лучший сок - смертельный яд!
Он не обладал ни слухом, ни голосом, зато у него была отличная память на либретто.
Карсон и Коннор приоткрыли рты.
– Ты подставляешь не только нас, но и причиняешь боль своей матери, - Коннор зашел с другой стороны.
– Что снилось мне о стыде?
– отозвался Генри, директор снова потер виски, а Карсон сжал кулаки.
– Она и так с тобой натерпелась.
– Правда ли это?
– У нее руки тряслись, когда она рассказывала мне в прошлом году о твоей передозировке, о том, что пришлось положить тебя на реабилитацию, - мистер Коннор почесал подбородок.
– А как она переживала, что из-за этого всего ты пропустил последний год школы...
– Что я утратил?
– всплеснув руками, Генри упал в кресло.
Мистер Коннор посмотрел на него, потом на Карсона, вздохнул и сдался. Не задавая больше вопросов, он уткнулся в экран компьютера. Карсон вышел, поскрипел половицами за дверью и вернулся. Отчасти чтобы позлить его, отчасти, потому что в горле пересохло, Генри, не спрашивая разрешения, потянулся к бутылке воды на столе директора. Наполнил стакан и снова развалился в кресле. В голове играла музыка. С каждой минутой молчания она становилась громче и настойчивее, наркотик гонял по венам Генри волны одни и тех же мотивов, они подтачивали время и размывали
сознание.Шеннон ворвалась в кабинет взрывной волной. Блески в волосах, на веках, губах и в вырезе декольте.
– Поверить не могу! Как ты мог, Генри! Оскорбить и унизить меня. Оскорбить и унизить всё, что я люблю. Всех, кого я уважаю, - звонкий и высокий голос Шеннон пронзал Генри насквозь.
– Где ты взял наркотики? Как посмел принести их сюда? Генри! Отвечай, когда я с тобой разговариваю!
Румянец на ее щеках. Часто вздымающаяся грудь.
– Мне вздыхать ли, или слушать, вглубь спуститься или с эфиром слиться сладко?
– приглушенно и растерянно произнес он.
В отличие от Карсона и Коннора, Шеннон узнала "Тристана и Изольду". Шагнув к Генри, она влепила ему пощёчину.
– Не смей! Мне надоели твои игры.
– Растаять, исчезнуть, всё забыть, - прошептал Генри, прижимая ладонь к щеке.
Шоу близилось к кульминации.
– Шеннон, я...
– смущённый и озадаченный семейной сценой, Коннор поднялся на ноги и развёл руками.
– Мне очень жаль, но я не могу позволить этому повториться, не могу позволить продавать в театре наркотики, я должен принять меры.
– Да, конечно. Я всё понимаю. Это мой позор и моё наказание. Никто не должен больше страдать, - Шеннон прикрыла глаза и приложила руку ко лбу.
– Я больше не хочу видеть его в моём театре, - сказал Коннор.
– Конечно, - Шеннон вздохнула.
– Поверить не могу. Я сделала все, чтобы вытащить его из этого дерьма. Триста тысяч потратила на лечение, а он...
Шеннон пошатнулась и схватилась за любезно предложенную Карсоном руку.
– Вызови нам машину, Карсон, будь добр.
Коннор усадил её в своё кресло. Предложил воды. Кольца на пальцах звякнули о грани стакана. Губы и глаза Шеннон увлажнились.
– Мне так жаль, - она покачала головой.
– Ты ни в чем не виновата, - мистер Коннор погладил Шеннон по плечу.
Луиза
Крыло самолета резало похожие на пену молочного коктейля облака. На толстом стекле дрожали капли влаги. Что-то завораживающее чудилось Луизе в их отчаянном и безнадёжном напряжении.
Оторвав взгляд от окна, Луиза посмотрела на родителей. До чего же непривычно было снова видеть их вместе. После развода прошло два года. Генрих запустил бороду и стал закрашивать седые виски. В тату салоне Амалии появилась подвальная галерея. У них даже друзей общих не осталось.
Сейчас они сидели рядом, и им не о чем было говорить. Амалия листала журнал - дорогие часы на глянцевых страницах. Генрих крутил пакет сока и рассматривал потолок. В воображении Луизы он был разумом, она - телом их брака. Амалия сменила привычные рванные джинсы на деловой костюм и распустила волосы, чтобы скрыть татуировки на шее. Из-за этого она напоминала птичку запертую в клетке. Клетка, правда, была золотой - сумма с девятью нулями на полугодовом контракте отца. Президент Лумбии Эдуардо Варгас пригласил Генриха для модернизации единственной в стране АЭС и пожелал, чтобы инженер приехал с семьёй. Луиза, Амалия и Генрих обсудили предложение президента на семейном совете вроде тех, на которых когда-то решали поедет ли Луиза на школьные каникулы учить французский в Марсель или проведёт лето у бабушки в Канзасе. В итоге условились, что Амалия получит сорок процентов от суммы, указанной в контракте, Луиза - десять и отправились в Лумбию.