Неждана из закрытого мира, или Очнись, дракон!

— Нет, что вы! Все ко мне очень добры, и комната красивая, и одежду пошили, — Найдёна показала на своё платье и туфельки. — И за стол с семьёй сажают. — Тут она окинула взглядом остатки обеда на столе, но ничeго не сказала. — Просто у всех свои дела. А я как бы в стороне. И слуги тоже: «Леди, леди», не получается подружиться…

Пришлось объяснять, почему я обедала в своей комнате, в сарафане и босиком, а Люба хоть и в платье, но в лаптях. Когда рассказали, что виновата в этом леди Констенза, которую позавчера наш герцог выгнал из замка и рода, Найдёна воскликнула:

— Так вот почему она домой вернулась, с криками и обвинениями. Моя комната в другом крыле, но даже я это слышала. А герцог велел ей в комнате сидеть, пока он сам не разберётся, что случилось. И её даже за столом эти дни не было, ей еду в комнату слуги относили.

Мы с Любoй переглянулись, но сказать ничего не успели. В дверь, постучав, заглянул лакей и сказал:

— Леди Дана, леди Люба, его светлость просит вас пройти в его кабинет.

ГЛАВА 32. МАЛАХИТОВЫЙ

День сорок первый

В кабинет герцога, вслед за лакеем, мы отправились вчетвером — Найдёна не хотела оставаться одна в моей комнате. Но раз уж её в кабинет не приглашали, осталась в коридоре, сказала, что подождёт нас. А Фантя просто привычно шмыгнула мне в рукав, ей было неважно, что её никто не звал.

Кроме герцога в кабинете обнаружился пожилой дракон с тёмно-зелёными с просeдью волосами, я видела его в королевском замке. Герцог Малахитовый.

Интересно, зачем он приехал? Надеюсь, не просить забрать леди Констензу обратно?

И зачем сюда пригласили нас?

— Дана, Люба, проходите, присаживайтесь, — сидящий в кресле, как и его гость, Каэтано встал и указал нам на диван. Потом обернулся к Малахитовому. — Дедушка Гервасио, перед тобой те самые девочки, которые едва не погибли от рук Констензы.

Дедушка? Хотя, чему я удивляюсь? У Каэтано родной племянник из Цитриновых, а дядя был на Малахитовой женат. Почему бы и этому герцогу не быть ему родственником. Господа на крестьянах не женятся, а значит, все эти главные роды уже давно между собой родственники, с кем еще им семьи создавать, кроме как с такой же знатью?

— Едва не погибли? — нахмурился Малахитовый. — Всё настолько серьёзно? Констенза говорила, что поссорилась с твоими подопечными, и, зная её отношение к иномирянам, я не был удивлён. Скорее посчитал, что она приуменьшила. Но убийство? Такого я от своей правнучки точно не ожидал.

— Думаю, в тот момент она не особо соображала, уже накрутила cебя чем-то. Но, если честно, насколько я знал Констензу, сорваться на кого-то для неё было делом несложным.

— Тут ты прав, к сожалению.

— Да и в безнаказанность свою она отчего-то уверовала. Но это не оправдывает того, что она здесь творила, прости, дедушка, но разобравшись во всём, я бы выгнал её в любом случае. Нападение на девочек просто ускорило неизбежное.

— Расскажите, что случилось, — обратился к нам Малахитовый.

Мы с Любой переглянулись, не зная, с чего начать. Наконец, я нерешительно заговорила.

— Она вляпалась в овечий навоз и разозлилась на Любу. А когда Люба хотела ей туфлю почистить — психанула и кинула в неё огненным шаром.

— А Дана меня отдёрнула, и шар в меня не попал, но подпалил ей косу, — подхватила девочка.

— А Люба огонь голыми руками погасила, а то у меня одежда на спине загорелась уже! Знаете, какие ожоги у неё на руках страшные были? — от вoспоминаний я вновь начала злиться на зелёную идиотку. — И тогда Фантя её укусила за палец, и она заорала и превратилась в дракона…

— И захотела нас растоптать!..

— А я перепугалась и крикнула, чтобы она убиралась, и она улетела…

— А потом снова вернулась и хотела в Дану огнём кинуть…

— А сэр Фермино ей не дал, загородил меня…

— А его светлость на неё прикрикнул, и она — лбом в пол!

— Вот, — развела я руками, не зная, что еще сказать. Мы с Любой, вновь вспомнив пережитое, старались всё рассказать, чуть не перебивая друг друга, а теперь оказалось, что всё уже рассказали.

— Овечий навоз, сэр фермино, Фантя… — растерянно пробормотал Малахитовый, потирая лоб. — Половину я не понял, но ясно одно — Констенза умышленно покушалась на жизнь этих девочек, причём трижды. И никакое состояние аффекта подобное не оправдало бы, а уж тем более какой-то навоз. Но с чего она вообще на тебя напала, если сама испачкалась? — это он Любе.

— Я ту овечку увести из сада пыталась, а она там всю ночь стояла, ну и… — девочка смутилась, но продолжила, — насыпала шариков… А я предложила почистить ей туфлю, потому что… это ж мы овечку там на ночь оставили… значит, наша вина… Вот я и хотела…

— А она: «Да как ты смеешь ко мне прикасаться?» — попыталась я повторить голосом, похожим на разоравшуюся змеюку. — И как жахнет шаром. Разве так можно? Да даже если б она и в Любино… — тут я осеклась, смутилась, но всё же выдавила из себя: — Ну, в Любин навоз наступила — за это убивать что ли можно? А там вообще овечье было!

Я услышала, как фыркнул наш герцог, но когда глянула на него, он со спокойным лицом смотрел куда-то в стену, только губы чуть кривились и плечи тряслись. Малахитовый прикрыл лицо рукой, низко склонил голову и закашлялся.

Чего это они?

— Ты права, Дана, за подобное не убивают, — прокашлявшись, ответил Малахитовый. — Да за что угодно убивать нельзя. Но я так и не понял — как во всё это происшествие вписалась овца?

— Мы ту овечку у дракона забрали, — пояснила я. — То есть, у его светлости. Мы сначала её остричь хотели, зачем добру зря пропадать?

— А оно пропадало? — непонимающе нахмурился зелёный дракон. Кажется, он всё больше запутывался в том, что мы рассказывали.

А наш герцог ничуть не помогал. Стоял себе, губы кусал и плечами дрожал. Вроде не холодно, чего дрожать-то?

И Фантя у меня в рукаве тряслась отчего-то. Испугалась? Но чего?

— Конечно, пропадало! — возмущённо ответила Люба. — Егo светлость овец прямо с шеpстью ел. Но зачем? Он же не моль!

— Ничего общего, — согласился Малахитовый, глянув на нашего герцога сквозь пальцы.

— Вот мы и решили их оcтричь и носочки себе связать. Мне подружка по школе ножницы принесла, мы и пошли поздно вечером, когда его светлость уже спал. Ну, мы думали, что спал.

— А та овечка суягная оказалась, мы решили её увести, — вновь вступила я. — Мы не воровали. Мы её хотели обратно в его же овчарню отвести, это ведь неправильно — нерождённого ягнёнка есть!

— Конечно, неправильно, — согласился Малахитовый, чуть подняв голову, чтобы нас видеть. Ладонь он тоже приопустил, но рот всё равно прикрывал. — Каэтано, это они про то время, когда ты был в тоске?