Неживая, Немертвый

— Парадной сервировки в обязательных условиях договора не было, — она знобко передернула плечами. Некромантов, в силу отношения к ним в обществе, сложно было назвать людьми светскими, и на приемы, а тем более на балы, Нази выбиралась пару раз в своей жизни, так что в платье с открытыми плечами она ощущала себя странно и неуютно. Легкий сквозняк неприятно холодил обнаженную шею, вызывая чувство, будто кто-то пристально смотрит ей в спину. — И потом, какая разница? Не на смотрины иду.

— Тебе, может быть, разницы никакой, а вот мое чувство прекрасного твой унылый наряд оскорбляет. В доме, между прочим, праздник! — молодой человек еще раз с неодобрением покосился на лишенное каких-либо украшений темно-зеленое платье и добавил: — Вы с отцом вечно разоденетесь, как на похороны. Лишь бы настроение испоганить.

— В доме, разумеется, праздник, — раздраженно бросила Дарэм, — однако у меня никакого праздника нет, так что придется твоему тонкому чувству прекрасного смириться и страдать молча. Тем более, что страдать ему предстоит недолго. Я надеюсь, ужин у вас принято подавать сразу? Мне не надо беспокоиться о танцах и светской болтовне с гостями?

— Об этом действительно можешь не волноваться. Размахивать перед носом оголодавших гостей ужином никто не будет, так что на ходу разучивать менуэты и каскарды не придется, — «успокоил» свою собеседницу Герберт и насмешливо поинтересовался: — Что, не терпится?

— Можно и так сказать, — Нази кивнула. — Ожидание всегда изматывает гораздо сильнее, чем любые, даже самые страшные события. И я рада, что дошла до этого решения сегодня, а не, скажем, вчера или неделю назад. Еще немного — и у меня появятся совершенно другие заботы.

В комнате на несколько минут повисло молчание. Дарэм отрешенным взглядом смотрела в окно на низко висящую в небе убывающую луну, а сам Герберт, чуть нахмурив ровные светлые брови, явно пытался собраться с мыслями.

— И что будет дальше? — наконец, напряженно спросил он. — Ты ведь некромант, ты должна знать, что там… после того, как умираешь по-настоящему?

— Как я уже говорила твоему отцу — понятия не имею, — с трудом вынырнув из собственных мрачных размышлений, Нази пожала плечами. — Я знаю только, с чего все начинается. А вот увидеть, что там, на другом конце тропы, можно только после того, как умрешь.

— То есть, совсем ничего? — разочарованно уточнил молодой человек. — Никаких откровений? Никаких тайн жизни и смерти? Никакого «приподнять завесу над главной загадкой бытия»?

— Абсолютно ничего, — безжалостно разрушила последние надежды младшего фон Кролока Дарэм. — Сказала бы я, что сам со временем узнаешь… но увы. Придется тебе, как видно, мучиться неизвестностью.

— Пф-ф, ну и какой после этого от тебя прок, скажи? — Герберт криво усмехнулся. — Явилась сюда, разогнала такой перспективный ужин, разбила отцу сердце. До твоего появления я даже представить себе не мог, что там есть чему разбиваться, и это притом, что я знаю его больше ста лет! Так теперь выясняется, что ты еще и понятия не имеешь, что на том свете находится. Впрочем, справедливости ради, какая-то польза от тебя все же была — по крайней мере, я теперь знаю, как его зовут… и почему он никому об этом не рассказывает. Если бы меня звали Винцентом, я бы тоже это скрывал!

— Подслушивал? — поинтересовалась Нази, заставив младшего фон Кролока рассмеяться, словно она отпустила некую уморительно смешную шутку.

— И ты туда же, — сказал он. — Знаешь, а я, пожалуй, рад, что ты отказалась стать членом нашего маленького семейства. Ваше с отцом общество уже через год стало бы для меня воистину невыносимо, что уж говорить о вечности… Даже вопросы у вас одни и те же. Ну, разумеется, я подслушивал! Не думала же ты, что я смогу пройти мимо столь занятной беседы?

— И правда… — Дарэм покачала головой, как бы сама удивляясь собственной наивности, и бросила взгляд на мерно тикающие часы, время на которых неумолимо подбиралось к полуночи. Разговаривать не хотелось, но Нази знала, что молчание будет гораздо хуже. Мысли отчаянно метались в поисках какой-нибудь малозначительной темы для беседы, пока, наконец, женщина не вспомнила, о чем именно так и не спросила у Герберта за время пребывания в бальном зале.

— Послушай, а как вы собираетесь танцевать без музыки?

Воображение мгновенно нарисовало перед Дарэм сцену, в которой десятки вампиров в полной тишине степенно выписывали фигуры величественного полонеза, и Нази рассмеялась, стараясь не обращать внимания на то, что смех этот вышел нервным и хриплым.

— А кто тебе сказал, что музыки не будет? Среди постояльцев нашего кладбища есть не только гости, но и музыканты. Ровно семеро — не так много, но для зала с хорошей акустикой более чем достаточно, так что мы, специально для них, держим музыкальные инструменты… — Герберт на мгновение замер, точно прислушивался к чему-то, а затем уже совсем иным тоном сказал: — Отец с гостями уже в зале, Нази.

— Пора? — шепотом спросила Дарэм и, когда молодой человек коротко кивнул, с силой сцепила руки в замок, так, что тихонько щелкнули костяшки пальцев. Мгновенный и острый приступ паники ударил совершенно неожиданно, разом выбив из легких весь воздух, и женщина медленно, с трудом вдохнула, стараясь взять свои нервы под контроль.

— Тогда пошли, — сказала она, опираясь на локоть Герберта похолодевшей ладонью.

— Ты уверена, что готова? — в обычно ехидном голосе юноши на этот раз не было ни следа насмешки. Зато в нем было что-то, что Нази, знай она младшего фон Кролока чуть хуже, могла бы счесть за искреннее беспокойство или сочувствие.

В свете горящего камина Герберт увидел, как Нази Дарэм на секунду крепко стиснула зубы, а затем на лице ее появилось знакомое ему по разговору в библиотеке выражение холодной, равнодушной сосредоточенности.

— Да, — сухо и отрывисто сказала женщина, делая шаг к двери. — Абсолютно.

«Не боятся только дураки», — так Нази говорила Герберту, и так говорил ей когда-то Винсент Дарэм. Все, что имеет значение — позволишь ли ты страху управлять собой, или сам будешь управлять собственным страхом. В последний раз переступая порог приютивших ее на десять дней графских покоев, Нази точно знала, что не даст своему ужасу ни единого шанса.

*

— Дамы и господа, — голос графа отражался от каменных стен, порождая под сводами бального зала гулкое эхо. — Я вновь рад приветствовать вас на нашем торжестве.

Фон Кролок обвел тяжелым, равнодушным взглядом взирающую на него толпу гостей, по которой, словно по водной глади, в ответ пробежала шелестящая волна почтительных поклонов. Землисто-серые лица, измятые платья, пятна ржавчины на доспехах, тусклый блеск старинных украшений, дерганные, неуверенные движения, более подходящие попавшим в руки неопытного кукловода марионеткам, нежели людям — его подданные, с извращенной и болезненной гордостью предпочитающие называть себя его семьей.