Ни живые, ни мёртвые

Тот фыркнул и демонстративно перелистнул страницу книги.

— Верхний шкафчик.

— Спасибо, — в том же тоне передразнила я.

Ни о какой кофе-машины речи быть не могло, поэтому пришлось заваривать самым обычным способом: пару ложек зёрен, кипяток и молоко на последнем издыхании. М-да, вечно у мужчин не было ничего поесть. Правда, в следующую секунду я заметила на плите в сковороде еду: яичница-болтунья, две обжаренные сосиски, шампиньоны и хлеб с подтаявшим сливочным маслом.

Типичные англичане.

— Это ты Арни приготовил?

— Он уже поел, так что это тебе, — не отрываясь от книги, бросил Инграм.

Удивлённо моргнув, я недоверчиво уставилась на него.

— Мне? И даже не отрава?

А в груди сердце чаще забилось от надежды — неужели... это такое проявление заботы по отношению ко мне? Не всё обречено?

— Хотел бы отравить, сделал бы это ещё в клубе.

— Из тебя милосердие так и прёт, — откинув волосы на спину, я взяла большую белую тарелку, аккуратно положила содержимое сковороды и плюхнулась ну стул.

— Возьми шоколад, съешь, — Инграм протянул мне открытую упаковку «Dairy Milk». — Вдруг станешь добрее.

— Мне одна только твоя физиономия уже портит настроение, — скривила я личико и откусила ещё тёплую сосиску. — А на вкус не так уж и плохо.

— Человеческое мясо всегда удивительно вкусно выходит, — с непроницаемым лицом ответил сосед.

— От Арни это было бы привычнее слышать, — не растерялась я, хотя на мгновение поверила ему.

— От него и не такого наберёшься.

— Ага, учитывая, что у вас на двоих одна клетка мозга.

— Да уж, фраза банальная, но в твоём случае — целое достижение. Не останавливайся, развивайся.

— Тебе это не надоело? — яичница оказалась на вкус просто шикарной, но и она не подняла мне настроение. — Каждый раз одно и то же. Вместо нормального разговора мы просто унижаем друг друга, пока это не доходит до очередных поцелуев.

— Не вижу в этом ничего плохого, — Инграм закурил и протянул мне сигарету. — Меня всё полностью устраивает.

— Меня тоже всё устраивает, — насупилась я, поджигая кончик бумаги.

— Тогда какое же «но»?

Комната успела наполниться дымом, когда слова всё же решили сорваться с губ:

— Я ничего о тебе не знаю, как и ты обо мне, но невидимые силы притяжения связывают нас, и я не понимаю, из-за чего. Это не любовь и не страсть — мы не созданы для неё, но из нас двоих ты — болезнь, а я твоя жертва. Ты проникаешь внутрь, отравляешь, убиваешь. Вот только от болезни можно найти лекарство, а от тебя — нет.

— Думаешь, я знаю, что такое человеческая душа? Я не ведаю чувств. Поэтому подчиняю себе чужие. Твои, — Инграм прожигал меня немигающим гиблым взглядом.

— Не бывает людей без чувств, и я уверена, что ты — не исключение, Касс. Я чувствую, знаю, что под этой изуродованной личиной глубоко внутри такая же изуродованная болью душа — первые сигареты, мальчишескиц смех и дикое, почти безумное желание жить.

— До того дикое, что теперь я жажду лишь смерти, — горько усмехнулся он.

— Почему?

— Ты права, я помню это — тогдашних друзей, иную беззаботную жизнь, непролитую кровь... Но я ничего по этому поводу не испытываю.

— Даже ничего по отношению ко мне?

Он глянул на меня с пугающей пустотой в чёрных глазах.

— К тебе тем более.

Уловки — не более. Я понимала, чего он добивался, и решила ему это предоставить чуть ли не на блюдечке: оставив сигарету тлеть в пепельнице, я поднялась и самой соблазнительной походкой предстала перед ним, точно львица. Богиня. Его взгляд оценивал: длинные стройные ноги, хорошо видимую грудь, несмотря на большую футболку, и руки, что потянулись к его лицу и взялись за подборок.

— Неужели? — от наклона чёрные волосы коснулись его плеча. — Позволь мне быть рядом, — шаг вперёд. — Позволь хоть иногда касаться тебя, — погладила по кудрявым волосам, упавшим на лоб. — Смотреть, слушать. Любить, — я нагнулась ещё ниже, так, что наши губы теперь были всего в паре дюймах друг от друга. — Позволь мне, о белый ворон, и я покажу тебе, каково это — сжечь весь мир для кого-то. Для тебя.

Близость сводила с ума. Доводила до дрожи в коленях. Истерила в душе до хрипа сердца. Желание сорваться с цепи опьяняло не на шутку — лишь железная выдержка держала на месте, у самого лица возлюбленного хозяина. О, эти шрамы, веснушки, тёмные мешки под глазами — пленяла не красота, а превосходство. Как сдержаться, если соблазн столь велик?

— Ты для меня никто, птенчик. Никто.

Секунда, две — отстранилась.

А в груди разворачивалась самая настоящая чёрная дыра, засасывающая всю душу.

До чего же, сука, больно.

И я ненавидела себя за это. Ненавидела, что всё никак не могла остановить саморазрушение, взять свои же чувства под контроль.

Как же я ненавидела себя за слабость перед ним.

«Ты для меня никто».

Его с самого начала отличала власть, а я всё никак не могла отделаться от шкуры овечки. Проклятой жертвы.

Я продала себя дьяволу и неугомонно надеялась, что тот отправит меня в рай.

Но пепел ада оказался слаще, чем горечь ангелов.

«Никто».

БА-БАХ!

Я резко дёрнулась от Инграма как от пораженного чумой и в ожидании просмотрела на дверь. Через несколько секунд её чуть ли не выбил ногой Арни в испачканном белом халате с моноклем на глазу.

— Кто следующий?!

— Нам стоит опасаться пожара? — я постаралась как можно скорее забыть о наболевшем.

— Всё нормально, всё под контролем, — специально повторяясь для пущего убеждения, Арни подмигнул и налил себе алкоголя.

— Тут не в первый и не в последний раз такое, — имея в виду лабораторию, Инграм тоже слегка улыбнулся.

— Над чем ты экспериментируешь? — спросила я у Арни, подчёркнуто игнорируя Инграма. А тот, казалось, всё понял и полностью погрузился в чтение книги.

— Хочу создать такой препарат, с помощью которого человек мог бы не спать по ночам, — энергия так лилась из Арни: говорил быстро, двигался хаотично, размахивал руками, расплескивая содержимое бокала в разные стороны. — Представь, сколько было бы свободного времени! Организм не устаёт, не требует сна, ему вообще не надо отдыха — работаешь и днём, и ночью! В прямом смысле этих слов! Охо-хо, cтолько всего можно будет успеть! Я как представлю, башню сносит!