Ни живые, ни мёртвые

И очень сильно.

Как бы ни хотелось этого признавать. Но я действительно уже не была всегда супер уверенной, высокомерной и равнодушной к чужой боли. Не была той непревзайдённой стервой, под каблуком которой ходил весь институт, а до этого и школа. Не была такой, как прежде, ибо устала.

Да, я просто устала.

От постоянного одиночества, головной боли, криков Мэри, своей собственной злости и ненависти. Устала от недосягаемой дружбы и счастливой любви, от бесконечных попыток наладить с кем-либо контакт и сделать подлость другому. Устала лезть к каждому в душу и их секреты, устала брать на себя ответственность и разбираться во всех делах одной. Устала быть непробиваемой бронёй и в то же время развалившимся карточным домиком. Устала от навязчивых мыслей, от неопределённости, от постоянной лжи, от страха и ожидания. Устала всё так же продолжать убеждать себя и всех вокруг, что всё хорошо и в порядке.

Потому что я, чёрт возьми, уже давно не в порядке.

— Я сломалась.

_______________

? Меншен, или дверные боги, — божественные стражи дверей и врат в китайских народных религиях, используемые для защиты от злых влияний или для поощрения прихода положительных. В тех случаях, когда дверной бог прикрепляется к одной двери, обычно используется Вэй Чжэн или Чжун Куй.

? Разновидность китайской оперы.

? Китайский бог долголетия.

XXI: Ни рай, ни ад

Всякий, кто когда-нибудь строил новое небо, находил силу для этого лишь в собственном ададу.

Ф ридрих Ницше

И вновь кровать.

Подозрительная, но очень мягкая, я буквально тонула в подушке и в бесконечном одеяле, тяжёлым слоем согревающим от внешнего холода.

Уже до конца проснувшись, но ещё не открыв глаза, я прислушалась. Никого. Никто не звал меня, никаких шагов, шороха и звуков, лишь как будто вдалеке слышалось унылое завывание, точно где-то задувало в щели от сильного ветра.

Вздохнула — табак, лесной туман, чернила и одеколон. Мужской. И будто бы весьма знакомый...

Как и сама кровать.

Сжав в руках ножницы, я вытянула их в тот же момент, когда села на двуместной чёрной кровати.

Темнота не испугалась.

Измождённо вздохнув, я опустила руки и прикрыла веки. О Аоинь... я всё же уснула. Воспоминания по крупицам восстанавливали вчерашний вечер — абыл ли он именно вчера? — мы ещё долго разговаривали с Тинг обо всём и ни о чём, а затем до ночи молча наблюдали за маленькой китайской деревней и обитающими в нём духами. С малой надеждой я хотела увидеть знакомые лица, но к счастью или к сожалению, никого не встретила.

Не знаю, вынесла ли бы подобную встречу.

«Не засыпай» — постоянно твердила мне Тинг, когда белый лик луны озарил серебристым светом долину и отразился в лужах от утреннего дождя.

«Не засыпай» — и Тинг чем-нибудь в меня тыкала, ведь мёртвый к живому не мог прикоснуться.

«Не засыпай» — Тинг рассказывала мне всевозможные китайские мифы, хотя они вызывали куда больше сонливость, чем интерес.

Не засыпай...

И всё же я тогда заснула, сама не заметив как.

И чуть ли не сейчас тоже.

Вздрогнув, я резко выдернула себя из полудрёмы и с облегчением обнаружила, что находилась всё в той же полутёмной комнате. Не хотелось бы оказаться в очередном ужасе, ведь здесь было пока довольно неплохо: неизвестный мне картины, две колонны по углам, поддерживающие потолок с росписью звёзд, мраморный пол, чёрно-белые узоры которого скрывались под мягким ковром и извилистыми вазами. Здесь чувствовалась древность, смешанная с великолепием и собственным вкусом, красота добра и зла, соединённые в прекрасное целое.

Однако меня смутило окно: большое, с острым верхом, почти полностью прикрытое жаккардовыми шторами, вот только из-за них пробивался красный свет, который отбрасывал жуткие тени на хрустальную люстру. Плохое предчувствие усиливалось при каждом острожном шаге, пока я одним движением не раздвинула ткань в стороны.

И ахнула от зрелища.

Весь мир был абсолютно красным, с редкими чёрными пятнами в виде крестов, порхающих воронов и обугленных трупов, целыми горами валявшимися на мареновой земле. Адское пламя поднималось высоко вверх и тянулось к коралловому небу огромными клубами багрового дыма. Реки крови рассекали между исполинскими щупальцами осьминога, вырывающегося из расщелин планеты, точно из самого ядра. Ни солнца, ни луны, ни что-либо напоминающего привычный мир — сплошное пепелище, полное мёртвых тел, ужасов и огня. И лишь гигантский чёрный замок величаво возвышался посреди пустоши гибели, точно сам бог Смерти обосновался в собственном мире.

Это ад?

Увиденное гарью заползло в лёгкие и в сажу обмокло сердце. Поломанные ногти до скрежета вцепились в подоконник: я не хотела оставаться здесь ни секунды дольше. Необъяснимый ужас зашевелил волосами на затылке, паника раскалённой цепью охватывала горло.

Вселенная разрушена — вся, до основания.

Это знание взялось из ниоткуда: я просто чувствовала, что в этой преисподней не осталось жизни. Никакой.

Кто-то оказался настолько силён, что уничтожил всё.

— Мама! Мамочка!

Я стремительно развернулась всем телом ровно до того момента, когда кто-то охватил ручками мои ноги. Чёрные кудри пятилетнего мальчика щекотили обнажённую часть, но неудобство быстро прошло, когда он посмотрел на меня удивительно красивыми синими глазами.

Такими же, как у меня.

— И тебе доброе утро, воронёнок, — внезапное чувство любви опалило всё тело, и я не смогла не подчиниться ему: взяла ребёнка на руки и ущипнула его за пухлую щёку.

Тот громко заулюлюкал.

— Ты чего так рано проснулся, Равен? — понятия не имела, откуда знала, что сейчас утро и откуда знала имя мальчика, но меня это не волновало.

Все мысли занимала любовь и забота .

— Мне приснился кошмар, — сложил бровки «домиком» Рейвен. — Я испугался и прибежал к тебе.

— Но я не вижу ни одной слезинки на твоём личике, — я ещё раз дёрнула его за щёку и опустила обратно на пол.

— Я уже взрослый, чтобы плакать! — выпятил грудь ребёнок и забавно сжал кулаки.

Широкая улыбка сама расцвела на лице.

— Тогда что же тебе снилось?

— Надеюсь, не я в шутовском наряде. Представляю, как бы страшно это выглядело.

На глубокий бархатный мы вдвоём повернули голову: в помещение вальяжно вошёл отец ребёнка и по совместительству мой муж.

Рэбэнус Донован.

Угольные глаза выглядывали из-под кучерявых чёрных волос, вечно падающих на правую сторону, веснушки кляксами чернели на щеках и скулах, до волевого подборка тянулся тёмный свитер с высоким воротником: несмотря на царящее снаружи пекло, в замке всегда царил холод. Но только не в наших чувствах друг к другу.